МойФанфик

Луна с трудом поднялась с холодного мраморного пола тронного зала Кантерлотского замка, её тело дрожало, словно лист на ветру, а боль от удара об трон пульсировала в каждом суставе, как раскалённый металл, что вонзается в плоть. Её звёздная грива, обычно струящаяся, подобно ночному небу, полному мерцающих созвездий, теперь висела тяжёлыми, спутанными прядями, пропитанными потом и солёными слезами, что стекали по её щекам, оставляя тёмные дорожки на синей шерсти. Она стиснула зубы, подавляя рвущийся из груди крик, её грудь вздымалась от тяжёлого дыхания, а взгляд был прикован к высоким двустворчатым дверям, за которыми исчезла сестра. Сердце колотилось так сильно, что казалось, оно вот-вот разорвётся, раздираемое смесью страха, отчаяния и любви, что не угасала даже в этот мрачный момент.

Тронный зал, некогда символ величия и гармонии Эквестрии, теперь выглядел как поле битвы после разгрома. Высокие арочные окна, украшенные витражами с изображениями солнца и луны, отбрасывали холодные, разноцветные блики на пол, где осколки фарфоровых чашек и блюд лежали вперемешку с обугленными кусками ткани. Запах горелого шёлка и разлитого травяного чая висел в воздухе, едкий и удушливый, словно напоминание о том, как быстро мир может обратиться в хаос. Массивный стол, что ещё недавно был накрыт белоснежной скатертью и уставлен изысканными угощениями, теперь лежал на боку, его резные ножки торчали вверх, как сломанные кости. Кексы и пироги, которыми так гордилась Пинки Пай, были разбросаны по полу, раздавленные и смешанные с грязью, а маленькая музыкальная шкатулка Фларри, всё ещё стоявшая на краю стола, продолжала играть свою нежную мелодию — тонкую, хрупкую ноту, что звучала как издёвка над разбитыми надеждами.

Рэйнбоу Дэш, Пинки Пай, Рарити и Спайк окружили Луну, их голоса переплетались в тревожный гомон, отражаясь от высоких сводов зала, где позолоченные канделябры покачивались от сквозняка, роняя капли воска на мрамор. Рэйнбоу Дэш подлетела ближе, её крылья хлопнули с резким звуком, подняв лёгкий вихрь, что закружил осколки и пепел по полу. Её радужная грива, обычно яркая и дерзкая, была растрёпана, а в глазах мелькала смесь тревоги и гнева.

— Луна, ты цела? — крикнула она, её голос был резким, как удар хлыста, но в нём сквозила неподдельная забота, что она редко показывала открыто. — Что творится с Селестией? Она выглядела так, будто готова спалить весь замок! Ты видела её глаза? Это не она, Луна, это что-то другое! Что-то более ужасающее!

Пинки Пай, чья розовая грива, всегда пышная и упругая, теперь поникла, словно мокрая тряпка, прижимала к груди смятый кекс, её копыта дрожали, а слёзы текли по щекам, оставляя мокрые пятна на мраморе. Она шмыгнула носом, её большие голубые глаза блестели от слёз, полных боли и непонимания.

— Она… она не должна была так поступать! — всхлипнула Пинки, её голос дрожал, как струна, готовая лопнуть. — Селестия всегда была такой доброй, такой тёплой, как солнышко! Луна, пожалуйста, иди за ней! Ты можешь её остановить, я знаю, ты можешь! Она не хотела нас обидеть, это всё какая-то ошибка!

Рарити шагнула вперёд, её изящная фигура казалась особенно хрупкой в этом хаосе. Её белоснежный платок, пропитанный слезами и испачканный тушью, дрожал в её копытах, а голос, обычно мягкий и мелодичный, теперь был полон надрыва, что выдавал её страх.

— Дорогая Луна, ты должна её догнать, — выдохнула она, её глаза, подёрнутые влагой, смотрели на Луну с мольбой. — Это не наша Селестия, это… это Дейбрейкер, та ужасная тень, что мы видели в её кошмарах! Ты единственная, кто может пробиться к ней, вернуть её нам! Прошу тебя, не дай ей потеряться в этой тьме!

Спайк, его маленькие когти впились в край опрокинутого стола, поднял голову, его зелёные глаза сияли смесью страха и надежды. Он сжал кулачки, его чешуя слегка поблёскивала в свете витражей, а голос, хриплый от волнения, дрожал, выдавая его юный возраст и уязвимость.

— Луна, ты ведь сможешь её вернуть, правда? — спросил он, его слова звучали почти как мольба. — Ты знаешь, каково это — быть во тьме, ты сама прошла через Найтмер Мун! Селестия вытащила тебя… Ты должна спасти её, как она спасла тебя тогда!

Но Луна не слышала их слов, они тонули в шуме её собственных мыслей, в вихре страха и решимости, что бушевал в её душе. Её взгляд был прикован к дверям — массивным, резным, с золотыми вставками в виде солнца и луны, что теперь казались символом их разорванной связи. Она не могла потерять Селестию снова, не после тысячелетия разлуки, не после того, как они с таким трудом восстановили свою любовь и доверие. Стиснув зубы до хруста, она рванулась вперёд, её копыта застучали по мрамору с такой силой, что эхо разнеслось по залу, как раскаты грома. Её грива вспыхнула ярче, звёзды в ней засияли, словно маяки в ночи, и она бросилась в погоню, не замечая ничего вокруг.

Коридоры Кантерлотского замка мелькали перед её глазами, как размытые картины. Высокие своды, украшенные золотыми узорами и фресками с изображениями великих битв и мирных дней, казались теперь пустыми и безжизненными. Витражи вдоль стен отбрасывали призрачные тени — красные, синие, золотые — что танцевали на полированном мраморе, создавая иллюзию движения, будто сам замок оживал, чтобы оплакивать свою хозяйку. Стражники в золотой броне, их копья звенели при каждом шаге, расступались перед Луной, их лица были скрыты шлемами, но в их глазах мелькал страх. Слуги, одетые в белые фартуки, прижимались к стенам, их шёпоты сливались в тихий гул, полный тревоги и слухов. Воздух был пропитан запахом полированного камня, воска от свечей и лёгким ароматом цветов из садов внизу, но Луна не замечала ничего этого — её мысли были только о сестре.

Она бежала, её шаги гулко отдавались в пустых коридорах, каждый звук был как крик, что она не могла выпустить наружу. Длинные галереи сменялись узкими проходами, где факелы в железных держателях отбрасывали дрожащие тени, а ковры под копытами заглушали стук, но не могли унять бурю в её сердце. Наконец, она достигла спальни Селестии. Дверь, массивная, резная, с золотым узором солнца, была приоткрыта, и тонкая полоска света вырывалась наружу, маня и пугая одновременно. Луна толкнула её телекинезом, её рог вспыхнул мягким голубым сиянием, и дверь распахнулась с тихим скрипом, открывая просторную комнату, что казалась замороженной во времени.

Спальня Селестии была воплощением её сущности — величественной, тёплой, но теперь холодной и чужой. Высокий потолок был украшен фресками солнца и облаков, что в лучах утреннего света казались почти живыми, переливаясь золотом и белизной. Шёлковые занавески, золотые с алыми прожилками, колыхались на ветру, что врывался через открытое окно, принося с собой слабый аромат роз и лаванды из садов Кантерлота. Кровать под балдахином, застеленная белоснежным шёлком с вышитыми солнечными лучами, стояла в центре, но выглядела нетронутой, словно её хозяйка давно забыла о покое. Пол из белого мрамора блестел, отражая свет, но этот блеск был холодным, почти серым, как будто солнце, что всегда сопровождало Селестию, отвернулось от неё.

Селестия стояла у окна, её фигура была неподвижной, словно вырезанной из камня. Её белая шерсть, обычно сияющая, как первый снег, теперь казалась тусклой, почти пепельной, а радужная грива, что когда-то переливалась всеми цветами заката, поникла, лишившись своего волшебного движения. Она смотрела ввысь, где над Кантерлотом плыли тёмные облака, их края подсвечивались красным, как кровавые предвестники бури, что надвигалась на Эквестрию. Её дыхание было тяжёлым, но молчаливым, и эта тишина резала Луну глубже любого слова.

— Сестра… — Луна шагнула ближе, её голос дрожал, как лист на ветру, а копыта стучали по мрамору, звук был тихим, но полным отчаяния. — Пожалуйста… поговори со мной. Что с тобой происходит? Это… это не ты, я знаю, что не ты.

Селестия не обернулась. Её грива чуть шевельнулась на ветру, но тишина оставалась непроницаемой, как ледяная стена, что выросла между ними. Луна сглотнула комок в горле, её глаза блестели от слёз, что она пыталась сдержать, но они всё равно катились по щекам, горячие и горькие.

— Селестия, я видела твой страх, твою вину, — сказала она, её голос стал громче, почти умоляющим, полным боли, что раздирала её изнутри. — Ты ранила Стива, но это была не ты! Это была Дейбрейкер, эта тень, что живёт в тебе, как Найтмер Мун жила во мне! Мы можем всё исправить, вместе, как всегда делали! Прошу тебя, не закрывайся от меня, не оставляй меня снова!

Молчание было ответом — тяжёлое, гнетущее, словно само время замерло в ожидании. Только ветер за окном шептал, теребя занавески, и далёкий шум водопадов доносился снизу, как тихий плач земли. Луна стиснула зубы, её копыто ударило по полу, звук эхом разнёсся по комнате, как раскат грома в пустоте.

— Не молчи! — крикнула она, голос сорвался, полный отчаяния и гнева, что вырвались наружу, как буря. — Ты моя сестра, я не дам тебе упасть в эту тьму! Помнишь, как ты боролась за меня, когда я была Найтмер Мун? Как ты стояла передо мной, даже когда я отвергала тебя? Ты вернула меня к свету, Селестия, докажи, что я могу сделать то же для тебя!

Дверь спальни скрипнула, и в комнату вошёл стражник — высокий пегас в золотой броне, его крылья были плотно сложены, а лицо под шлемом выражало тревогу. Он поклонился, его голос был твёрдым, но в нём сквозила нотка неуверенности.

— Ваши высочества, — начал он, его уши дрогнули под шлемом, — на западной границе Кантерлота пойманы агенты чейнджлингов. Они напали на патруль, раскрыли себя. Нам нужны ваши указания, как поступить с ними и…

Луна резко развернулась к нему, её грива вспыхнула ярче, звёзды в ней засверкали, как молнии, а глаза запылали гневом и отчаянием, что переполняли её душу.

— Не сейчас! — рявкнула она, её голос прогремел, как удар грома, заставив стражника вздрогнуть. — Чейнджлинги подождут, Эквестрия подождёт! Уходи, и не смей возвращаться, пока я не позову! Это приказ!

Стражник замер, его уши поникли, но он быстро кивнул, пятясь к двери. Его броня звякнула, когда он развернулся, и дверь хлопнула за ним с глухим стуком, оставив Луну и Селестию наедине с их молчанием. Луна повернулась к сестре, её голос смягчился, но был полон боли, что сжимала её сердце, как тиски.

— Сестра, ты слышишь? — прошептала она, делая ещё шаг вперёд, её копыта дрожали. — Нам нужно быть вместе, а не… не так, не в этом кошмаре. Я не хочу терять тебя снова, я не вынесу этого. Пожалуйста, посмотри на меня, скажи хоть слово!

Она осеклась, её слова повисли в воздухе, как дым, что растворяется в ветре. И тогда Селестия засмеялась — тихо, почти шепотом, звук был холодным, как лезвие, что скользит по коже. Смех усиливался, становясь громче, глубже, почти безумным, и он разнёсся по комнате, отражаясь от стен, как эхо в пустой пещере. Она медленно повернулась, её глаза загорелись оранжевым пламенем, ярким и пугающим, как угли, что тлеют в ночи. Её грива вспыхнула, словно факел, языки огня закружились в воздухе, обжигая всё вокруг своим жаром.

— Чейнджлинги… — произнесла она, её голос был глубоким, чужим, как будто два существа говорили одновременно — Селестия и нечто тёмное, что пожирало её изнутри. Она шагнула к Луне, её копыта оставляли тёмные, дымящиеся следы на мраморе, как будто плавили камень под собой. — Они лишь тени, Луна. Тени слабости, что я так долго терпела, прикрываясь маской доброты. Гармония… — Она усмехнулась, её смех стал громче, полным презрения и горечи. — Это ложь, сестра. Она делает нас уязвимыми, хрупкими, как стекло, что разбивается от первого удара. Но сила… — Её рог зажёгся золотым светом, воздух задрожал от жара, что исходил от неё, как от раскалённой печи, — сила защитит меня. Моих родных. Моих друзей. Эквестрию.

Луна отступила, её глаза расширились от ужаса, грива сияла, как звёзды, что падают с неба в последней попытке осветить тьму.

— Селестия, нет! — крикнула она, голос сорвался, полный отчаяния и страха, что сковали её сердце. — Это не ты говоришь! Это Дейбрейкер, эта тьма, что жила в тебе, как Найтмер Мун жила во мне! Остановись, умоляю, вспомни, кто ты есть на самом деле!

Селестия залилась смехом, её шерсть начала темнеть, переходя от белоснежного сияния к глубокому алому, как расплавленный металл, что выливается из горнила. Её грива запылала ярче, превращаясь в солнечную бурю, языки пламени извивались, как живые, обжигая воздух и оставляя запах горелого озона. Трансформация началась — не просто смена облика, но разрыв души, где доброта и мудрость Селестии уступали место злобе и жажде власти. Дейбрейкер возвышалась над Луной, её рог сиял, как раскалённая сталь, глаза горели углем, полным ненависти и безумия, что могли сжечь мир дотла. Её копыта плавили мрамор, оставляя за собой дымящиеся лужи, а воздух вокруг неё дрожал от жара, как мираж в пустыне под палящим солнцем.

— Уйди с моего пути, Луна! — прогремела Дейбрейкер, её голос был как раскат грома, что сотрясает небеса, полный мощи и презрения. — Ты слабая, как и все они — жалкие, слепые, цепляющиеся за иллюзии! Эквестрия падёт без истинной силы, и я воздвигну её заново — Солнечную Империю, что будет сиять вечно, как солнце, что я воплощаю!

Луна рванулась к ней, её рог вспыхнул голубым светом, полным решимости и любви, что горели в её сердце, несмотря на страх. Она попыталась дотянуться до сестры, пробиться через эту тьму, но Дейбрейкер ударила телекинезом, мощная волна энергии хлынула вперёд, как раскалённый ветер. Луна вскрикнула, её тело пролетело через комнату, врезавшись в стену с глухим ударом, что эхом разнёсся по замку, как звук падающей башни. Она рухнула на пол, её копыта скользили по мрамору, грива упала на лицо, закрывая глаза, полные слёз, что текли неудержимо.

— Селестия… нет… — ахнула Луна, её голос сломался, полный боли и отчаяния, что раздирали её изнутри, как когти. — Пожалуйста… вернись ко мне… я не могу потерять тебя снова…

Дейбрейкер шагнула к окну, её грива пылала, как сверхновая, что взрывается в космосе, озаряя всё вокруг слепящим светом. Её голос стал холодным, как сталь, выкованная в огне, но острым, как меч, что режет без жалости.

— Уходи, или сгоришь, сестра, — произнесла она, медленно повернувшись, её глаза сияли, как два раскалённых солнца, полных ярости и безумия, что пожирали всё человеческое, что осталось в Селестии. — Солнечная Империя восстанет из пепла слабости, и никто — ни ты, ни твои жалкие друзья — не остановит меня.

Луна поднялась, её копыта дрожали, слёзы капали на мрамор, оставляя тёмные пятна, как следы её горя. Она посмотрела на сестру — на тень, что поглотила её, на существо, что было одновременно знакомым и чужим, — и выбежала из комнаты, её шаги затихли в коридорах, полных эха её рыданий, а двери хлопнули за ней, словно захлопнувшиеся врата надежды.