МойФанфик

Стив рухнул на кровать, едва переступив порог своей комнаты в Кантерлотском замке. Его голова утонула в шёлковой подушке, мягкой, как облако, но от этого не менее чужой. Усталость, что копилась весь день — от головокружительного полёта в карете, раскачивавшейся на ветру, до ослепительной роскоши замка, давившей на нервы своей вычурной красотой, — навалилась на него, как тяжёлый плащ, пропитанный дождём. Он закрыл глаза, ожидая, что темнота утянет его в забытьё. Но вместо покоя его ждал хаос — сон, что был ярче реальности и острее ножа.

Он очутился посреди Понивилля, но это был не тот городок, который он знал. Уютные домики с их розовыми, голубыми и жёлтыми стенами, обычно такие тёплые и приветливые, теперь пылали, их деревянные балки трещали и рушились в угли, выбрасывая в воздух снопы искр. Дым, густой, как смола, и чёрный, как ночь без звёзд, застилал небо, закрывая солнце тяжёлой пеленой. В воздухе висел запах — едкий, удушающий, смесь горелой древесины, раскалённого камня и чего-то тошнотворно сладкого, что Стив слишком хорошо знал по своему прошлому: запах смерти. Улицы, когда-то полные смеха и топота копыт, теперь были усеяны телами. Жеребята лежали с широко раскрытыми глазами, застывшими в ужасе, взрослые пони — с обугленной шерстью, их рога и крылья были сломаны, а пегасы, чьи перья осыпались пеплом, валялись в неестественных позах, будто марионетки с обрезанными нитями. Кровь текла по булыжникам, тёмная и липкая, смешиваясь с сажей, и каждый шаг Стива сопровождался хлюпающим звуком, от которого его желудок сжимался.

Жар огня лизал его кожу, обжигая лицо и руки. Кимоно тлело по краям, тонкая ткань чернела и рассыпалась, а пот, стекавший по спине, смешивался с пылью, оставляя солёные дорожки. Его сердце колотилось, как после боя — быстро, рвано, с болью в груди, — и он чувствовал, как воздух обжигает лёгкие с каждым вдохом. Это было слишком реально, как тот сон с Найтмер Мун и Кризалис, но теперь всё было хуже, глубже, словно кто-то вывернул его страхи наизнанку и поджёг их. Он пытался бежать, но ноги были тяжёлыми, как свинец, каждый шаг давался с трудом, будто он пробирался сквозь густой мёд.

Впереди, на центральной площади, он увидел их — Рэйнбоу Дэш, Искорку и Рарити. Они стояли, окружённые дымом и пламенем, их силуэты дрожали в мареве жара. Рэйнбоу, с порванным крылом, висевшим под неестественным углом, стиснула зубы, её глаза пылали яростью, смешанной с болью. Кровь стекала по её боку, оставляя тёмные пятна на радужной шерсти. Искорка, чей рог треснул пополам, шаталась, её ноги дрожали, но взгляд оставался твёрдым, полным решимости, даже когда сажа покрывала её лицо. Рарити, с обгоревшей гривой, что когда-то вилась изящными локонами, стояла, гордо вскинув голову, её глаза сияли непокорённой силой, несмотря на ожоги, что пятнали её белоснежную шерсть.

Перед ними возвышалась фигура — Селестия, но не та, которую Стив знал. Её шерсть была оранжево-красной, как раскалённый металл, грива пылала, как солнечная буря, языки пламени извивались в воздухе, а глаза, горящие, как угли в кузнечном горне, излучали холодную, безжалостную злобу. Это была не богиня света, а демон, вырвавшийся из кошмара. Воздух вокруг неё дрожал от жара, земля под копытами плавилась, превращаясь в чёрную, вязкую лаву, что шипела и пузырилась. Она шагала медленно, с ужасающей грацией, и каждый её шаг оставлял за собой дымящийся след.

Искорка подняла голову, её голос, хриплый от дыма и боли, прорезал гул огня, как нож:

— Это поражение ничего не изменит! Наша смерть — тоже! Ты проиграешь, Дейбрейкер! Рано или поздно, кто-то остановит тебя!

Дейбрейкер — так её назвала Искорка — рассмеялась. Её смех был низким, ехидным, как скрежет металла по стеклу, и он эхом отражался от горящих стен, усиливая чувство ужаса.

— Убить богиню? — Она шагнула ближе, её копыта оставляли тлеющие отпечатки. — Невозможно, Искорка. Как и остановить меня. Эквестрия сгорит до основания, и я перестрою её по своему образу, из пепла и костей.

Она подняла копыто, и в тот же миг тела пони на площади вспыхнули, как сухие ветки в костре. Пламя охватило их мгновенно, яркое и жадное, пожирая шерсть, кожу, кости. Рэйнбоу закричала, её голос был полон отчаяния и ярости, прорезая воздух, как молния. Искорка рухнула на колени, её крик смешался с воем, слёзы испарялись на раскалённой коже, а Рарити, стиснув зубы, горела молча, её глаза сияли непокорённой силой до последнего вздоха. Стив рванулся к ним, его сердце сжалось от ужаса, но ноги не слушались, будто приросли к земле. Горло сдавило, и он не мог издать ни звука, лишь безмолвно открывал рот, задыхаясь от бессилия.

Он рывком сел на кровати, его грудь вздымалась, как после долгого бега, пот заливал лицо, стекая по вискам и шее. Кимоно прилипло к спине, пропитанное холодным потом, а руки дрожали, как у новобранца перед первым боем. Комната Кантерлота окружала его — мраморные стены, отполированные до блеска, шёлковый балдахин над кроватью, колыхавшийся от лёгкого сквозняка, и высокие окна, через которые лился лунный свет, окрашивая всё в серебристые тона. Но эта красота казалась чужой, холодной, как мавзолей, и Стив чувствовал себя в ней чужаком, заброшенным в мир, где ему не место. Его сердце колотилось, как пулемёт, каждый удар отдавался в висках, а в ушах всё ещё звенели крики — Рэйнбоу, Искорки, Рарити, — полные боли и отчаяния.

Он потёр лицо руками и пробормотал, хрипло и надтреснуто:

— Какого хрена? Что за фильм ужасов мне тут показывают?

Стив встал, его ноги подкашивались, как у пьяного, и он медленно, держась за резной край кровати, дошёл до шкафа. На полированном дереве стоял хрустальный графин, его грани ловили лунный свет, отбрасывая серебристые блики на стены. Вода внутри слабо пахла лавандой, свежей и успокаивающей, и Стив налил её в стакан, чувствуя, как дрожат руки. Стекло звякнуло о край графина, звук был резким и чужым в тишине комнаты. Он выпил залпом, прохлада скользнула по горлу, смягчая пересохшую глотку, но облегчение было мимолётным.

Внезапно левую руку обожгло, будто кто-то прижал к ней раскалённый уголь. Стив отдёрнул её, стакан чуть не выпал из пальцев, звякнув о стол, и он посмотрел на ладонь, затаив дыхание. На тыльной стороне, выше запястья, мерцал новый знак — солнце, золотое, точь-в-точь как на боку Селестии, с лучами, что пульсировали, как живое пламя. Он замер, его глаза расширились, дыхание сбилось, и он выдохнул:

— Чёрт…

Он потёр знак пальцами, но тот не стирался, его сияние только усиливалось, отбрасывая золотые блики на мраморный пол и стены. Правая рука, где уже был знак лунного месяца, тоже мигнула, голубоватый свет ожил, будто в ответ. Два знака — Луна и Селестия? Они пульсировали в унисон, как два сердца, бьющиеся в его теле, и Стив почувствовал, как шок сменяется злостью, горячей и острой, как лезвие ножа. Это не сон, не бред — это Эквестрия, и она втягивает его в какую-то чертовщину, от которой не сбежать, не спрятаться.

Он опустил руки, сжал кулаки, ногти впились в ладони, оставляя красные полумесяцы, и глубоко вдохнул, пытаясь унять дрожь. Нужно было найти ответы, и найти их сейчас, пока он не потерял рассудок от этих видений и знаков. Стив развернулся, его ботинки стучали по мраморному полу, отдаваясь эхом в коридоре, когда он вышел из комнаты, направляясь к тронному залу. Стражники в золотой броне, стоявшие у каждой развилки, указывали путь, их копья сверкали в свете факелов, а голоса звучали ровно, без тени эмоций:

— Прямо, господин Картер, затем направо. Тронный зал в конце коридора.

Стив кивал, но его мысли были далеко — в горящем Понивилле, в зловещем смехе Дейбрейкер. Коридоры замка тянулись бесконечно, их высокие потолки, украшенные золотыми узорами, подавляли, а стены из белого мрамора, пронизанные золотыми прожилками, блестели, как зеркала. Тапестрии, висящие вдоль стен, изображали сцены из истории Эквестрии — битвы, триумфы, магию, — их яркие краски и тонкие нити говорили о мастерстве, но для Стива они были лишь фоном, ещё одним напоминанием о том, как он не вписывается в этот мир. Эквестрия, со всей своей красотой и магией, выматывала его, как долгий марш под обстрелом, и он чувствовал, как терпение рвётся, а цинизм, его старая броня, начинает трещать под натиском этих событий.

Дойдя до массивных дверей тронного зала, он остановился. Двери были резными, с узорами солнца и луны, переплетёнными в замысловатом танце, их дерево отливало тёплым светом в отблесках факелов. Стив глубоко вдохнул, собирая остатки самообладания, и толкнул их, чуть ли не пинком. Двери распахнулись с глухим стуком, эхо разнеслось по залу, как раскат грома, и он шагнул внутрь.

Тронный зал был огромен, его высокий потолок терялся в тенях, а витражи, вделанные в стены, пропускали лунный свет, разбивая его на разноцветные лучи — красные, синие, золотые, — что падали на мраморный пол, создавая узоры, похожие на картины. Воздух был прохладным, с лёгким ароматом цветов и воска от свечей, что горели в золотых канделябрах. У трона, вырезанного из белого камня с золотыми прожилками, стояли Селестия и Луна. Их гривы — радужная, струящаяся, как закат, и звёздная, мерцающая, как ночное небо, — сияли в свете, отбрасывая мягкие тени. Искорка стояла чуть в стороне, уткнувшись в свиток, её рог слабо мерцал, пока она бормотала что-то себе под нос, хмуря брови. Рэйнбоу Дэш парила над полом, её крылья лениво хлопали, взгляд скользил по залу с привычной дерзостью. Флаттершай пряталась за своей длинной гривой, её глаза тревожно бегали по сторонам. Рарити аккуратно поправляла шёлковую ленту на шее, её движения были изящны, несмотря на утреннюю суету. Пинки Пай подпрыгивала на месте, её кудрявая грива подпрыгивала вместе с ней, а Спайк, маленький дракончик с блестящей чешуёй, тащил стопку книг, пыхтя от натуги.

Рядом с Луной стояла ещё одна пони — розовая, с гривой, переливающейся оттенками заката, от тёплого оранжевого до глубокого пурпурного. На её боку сиял знак в виде кристаллического сердца, окружённого золотыми завитками. Её глаза, тёплые и мягкие, как утренний свет, остановились на Стиве, и она шагнула вперёд, её копыта мягко стукнули по мрамору. Улыбка, искренняя и открытая, осветила её лицо.

— Добрый вечер! — сказала она, голос мелодичный, полный неподдельной радости. — Ты, должно быть, Стив Картер? Я Ми Аморе Каденс, принцесса любви. Так рада наконец встретить тебя! Слышала о тебе от Искорки и других, и вот ты здесь, прямо передо мной!

Стив замер, его усталый взгляд скользнул по ней. Ещё одна принцесса? Он кивнул, буркнув коротко, без особого энтузиазма:

— Ага, привет.

Луна, стоявшая ближе всех, нахмурилась. Её звёздная грива качнулась, словно под порывом ветра, и она шагнула к нему, её копыта застучали по полу с мягким, но настойчивым звуком. Её глаза, глубокие и сияющие, остановились на его лице, полные тревоги.

— Стив, что с тобой? — спросила она с явной ноткой беспокойства, что пробивалась сквозь её спокойствие. — Ты выглядишь… измотанным. Бледный, как призрак, и глаза… Что случилось? Снова сон?

Стив молчал, его челюсть сжалась так, что зубы скрипнули. Он чувствовал, как самообладание трещит, как старая верёвка, натянутая до предела, а злость, что копилась внутри, грозила вырваться наружу. Не говоря ни слова, он шагнул вперёд, к центру зала, и закатал рукава кимоно, обнажая руки. Знак лунного месяца на правой ладони пылал голубым светом, холодным и призрачным, а солнце на левой — золотым, тёплым и живым. Их сияние отражалось на витражах, заливая зал мерцающими бликами, что танцевали на стенах и полу, как светлячки.

Толпа ахнула в унисон, звук эхом разнёсся по залу. Искорка уронила свиток, её глаза расширились, и она замерла, её рот приоткрылся от изумления. Рэйнбоу приземлилась с глухим стуком, её крылья сложились, а взгляд стал острым, как лезвие. Пинки замерла в воздухе, её прыжки оборвались, грива слегка опала, а рот округлился в безмолвном «о». Рарити прижала копыто к губам, её брови взлетели вверх, а Флаттершай пискнула, прячась глубже за гривой, её уши прижались к голове. Спайк выронил книги, стопка рухнула на пол с громким хлопком, подняв облачко пыли, и он уставился на Стива, его чешуйки блеснули в свете. Каденс отступила на шаг, её улыбка угасла, сменившись растерянностью, а Селестия нахмурилась, её грива слегка поникла, глаза сузились. Луна застыла, её звёздная грива вспыхнула ярче, отражая бурю эмоций, что бушевала внутри неё.

— Чёрт, — выдохнул Стив, его голос дрожал от злости, что закипала в груди, — Это что за хрень? — Он ткнул пальцем в знаки, его рука дрожала, затем резко повернулся к Луне и Селестии, его взгляд стал жёстким, как сталь, прожигая их насквозь. — Я видел сон. Опять. Ваш Понивилль в огне, улицы в крови, пони мертвы — жеребята, взрослые, все. А на площади — Рэйнбоу, Искорка, Рарити. Они едва живы, истекают кровью, но держатся. И ты, — он шагнул к Селестии, его голос стал громче, почти рычащим, — только не ты, а Дейбрейкер. Пылающая, злая, как демон из ада. Она жгла их, а они кричали. Искорка орала, что это ничего не изменит, что Дейбрейкер проиграет, а эта… тварь смеялась, говорила, что богиню не убить, что Эквестрия сгорит. — Он сжал кулаки, ногти впились в кожу, и шагнул ещё ближе, а его глаза запылали холодной решимостью получить ответы здесь и сейчас, — Я требую ответов. Что это за бред? Почему я это вижу? И что за знаки на моих руках? Говорите, или я выбью из вас правду!

Селестия смотрела на него, её лицо оставалось непроницаемым, как мраморная маска, но в её глазах мелькнула тень тревоги, которую она не могла скрыть. Её грива струилась медленно, как река света, но в её движениях чувствовалась напряжённость. Она открыла рот, но Луна опередила её, шагнув вперёд, её копыто мягко коснулось локтя Стива, голос был тихим, почти умоляющим:

— Стив, пожалуйста, успокойся. Мы разберёмся, я обещаю. Это магия, но мы ещё не понимаем, как она работает. Эти знаки… они связаны с нами, но мы не знаем, почему они выбрали тебя.

— Успокоиться? — рявкнул он, отмахнувшись от её прикосновения так резко, что её копыто повисло в воздухе. Его голос сорвался на крик, эхо разнеслось по залу, отражаясь от стен. — Вы меня втянули в это! Я умер, очнулся тут, в вашем чертовом мире, а теперь вижу ваши грёбаные кошмары! Как я могу успокоиться, когда каждую ночь мне снится, как все кого я встретил горят заживо? Когда я просыпаюсь с этими чёртовыми знаками, что жгут мне кожу? Я не солдат в вашей войне, Луна! Я не просил этого!

Каденс подошла ближе, её шаги были мягкими, почти неслышными на мраморном полу. Её глаза сияли сочувствием, тёплым и глубоким, и она заговорила, голос был как колыбельная, успокаивающий и мягкий:

— Стив, послушай меня. Я знаю, как это тяжело. Ты потерян, напуган, и это нормально. Но мы здесь, чтобы помочь тебе. Ты не один, мы все с тобой. Ты стал частью Эквестрии, частью нашей семьи, и мы не оставим тебя.

Её слова были добрыми, полными искренности, и на миг Стив почувствовал, как злость дрогнула, но тут же вспыхнула снова, ещё жарче. Он повернулся к Селестии, шагнул к ней, зажимая её у трона, его тень упала на её белоснежную шерсть. Голос стал низким, почти угрожающим, каждое слово падало, как удар молота:

— Ты. Это твой знак, — он ткнул в солнце на своей руке, его пальцы дрожали от напряжения, — и твоя Дейбрейкер. Я видел её, Селестия. Она жгла всех, смеялась над их криками. Объясни мне, что это значит. Сейчас. Или, клянусь, я найду способ заставить тебя говорить.

Селестия не отступила, её грива сияла, окружая её голову мягким светом, но голос был спокойным, твёрдым, как скала, несмотря на бурю, что бушевала перед ней:

— Стив, я понимаю твою ярость. И твою боль. Но крики и угрозы не дадут тебе ответов. Дейбрейкер… это тень, часть меня, которую я подавляю. Она не реальна, не сейчас. Это видение, возможно, предупреждение. Мы должны понять, что оно значит, но для этого нужно время.

— Понимаешь? — Он сорвался, его кулаки сжались так, что суставы побелели, а знак солнца жёг кожу, как раскалённое клеймо. Голос дрожал от гнева и отчаяния, слова вырывались, словно пули. — Я не просил этого! Ни ваших знаков, ни снов, ни вашего проклятого мира! Хватит игр, Селестия! Мне не нужно ваше время, мне нужна правда! Почему я? Почему эти знаки? Что вы от меня хотите?

Луна схватила его за плечо, её копыто сжалось с неожиданной силой, а грива вспыхнула ярче, звёзды в ней засверкали, как алмазы. Её голос звенел болью и отчаянием, прорезая его гнев:

— Стив, хватит! Мы не враги тебе! Мы пытаемся помочь, но ты должен дать нам шанс! Эти сны… они мучают и меня, каждую ночь, но я не знаю, почему они пришли к тебе. Мы разберёмся, вместе!

Он замер, её слова ударили, как стрела, пробивая его злость, но не гася её полностью. Он выдернул руку из её хватки, махнул резко, будто отбрасывая всё — их слова, их сочувствие, их мир, — и рявкнул, голос был хриплым от напряжения:

— Чёрт с вами всеми! Разбирайтесь сами, если вам так надо, но без меня!

Он развернулся, его ботинки загрохотали по мрамору, каждый шаг отдавался эхом, как выстрел. Он прошёл мимо Искорки, чьи глаза блестели тревогой, мимо Рэйнбоу, которая сжалась под его взглядом, мимо Пинки, чья грива окончательно опала. Двери террасы, примыкавшей к тронному залу, были открыты, и он вышел наружу, не оглядываясь. Прохладный вечерний воздух Кантерлота ударил в лицо, принося с собой запах горных трав, влажного камня и далёких водопадов. Город раскинулся внизу — белоснежные башни, изящные мосты, струящиеся потоки воды, что сверкали в лунных лучах, как расплавленное золото.

Стив сжал перила террасы, его пальцы побелели от напряжения, ногти впились в ладони, оставляя красные следы. Знаки на руках продолжали мерцать — луна голубым, солнце золотым, — их свет отражался на камне, слабый, но постоянный. Крики из сна всё ещё звенели в его ушах, смешиваясь с ветром, что трепал его волосы, и он закрыл глаза, пытаясь отогнать их, но они возвращались, как эхо, не давая покоя.