МойФанфик

Стив шагал по узкой тропинке, что вилась к центральной площади Понивилля, и каждый его шаг отдавался глухим хрустом сухой травы под тяжёлыми ботинками. Прохладный осенний воздух, пропитанный влажностью, обволакивал его, неся с собой сладковатый аромат увядающих цветов и свежескошенной травы, устлавшей землю мягким, пружинящим ковром. Его тельняшка липла к спине, промокшая от сырости и напряжения дня. Штаны, чудом державшиеся на бёдрах, скрипели по швам, угрожая разорваться при каждом движении, и он невольно сжал кулаки, чтобы подавить желание сорвать их с себя и остаться в одном белье. Рядом шагали Луна и Селестия, их копыта мягко постукивали по траве. Свет фонариков, развешанных в честь праздника Ночной Луны, отражался в их глазах, и Стив поймал себя на том, что украдкой смотрит на Луну. Её звёздная грива струилась за спиной, переливаясь искрами, а глаза, глубокие и сияющие, как сапфиры, лучились теплом и лёгкой насмешкой. Её улыбка, мягкая и чуть загадочная, заставила его сердце на миг сбиться с ритма, и он резко мотнул головой, прогоняя непрошеную мысль. Не сейчас, Картер.

Селестия, величественная и непреклонная, шла чуть впереди, её радужная грива переливалась оттенками заката — розовыми, золотыми, лиловыми, — а золотые подковы сверкали при каждом шаге, отбрасывая блики на траву. Она молчала, но её взгляд то и дело скользил к его руке, где под задравшимся рукавом тельняшки виднелся знак лунного месяца — светящийся, словно вырезанный из света самой Луны. Стив машинально потянул ткань ниже, пряча метку, и нахмурился. Он не знал, что она значит, но чувствовал, как её присутствие тянет его, словно магнит, к чему-то большему, чем он мог понять.

Площадь Понивилля открылась перед ними, бурлящая жизнью, как котёл с кипящей водой. Пони кружились в танце под переливы флейт и ритмичный стук барабанов, их гривы развевались, как разноцветные флаги на ветру, а смех звенел, перекрывая музыку. Пегасы рассекали небо, оставляя за собой искрящиеся шлейфы, словно звёзды падали на землю, а столы, расставленные вдоль края площади, ломились от еды: пироги с румяной корочкой, кувшины с пенящимся сидром, корзины с яблоками, блестящими, как драгоценные камни. Фонарики, подвешенные на тонких верёвках между домами, качались на ветру, отбрасывая золотистый свет на лица пони, полные радости и беззаботности. Стив остановился, ошеломлённый этим зрелищем, и вдохнул полной грудью, чувствуя, как запах сидра и корицы смешивается с чем-то неуловимо сладким, почти детским. Это было так далеко от его мира — мира пыли, крови и бесконечного грохота, — что он на миг замер, не зная, куда себя деть.

Но не успел он сделать и пары шагов, как из толпы вынырнула Рарити. Её фиолетовая грива колыхнулась, будто живая, глаза сверкнули, как бриллианты в лучах утреннего солнца, и она подскочила к нему с грацией танцующей лани. Рог её мигнул мягким сиянием, и Стив почувствовал, как невидимая сила мягко, но настойчиво потянула его за локоть, заставляя остановиться. Он дёрнулся, инстинктивно пытаясь вырваться, но хватка была крепкой, хоть и невидимой.

— Стив, дорогой, это просто недопустимо! — воскликнула Рарити, её голос звенел драматизмом, но в нём сквозила искренняя забота. Она окинула его лохмотья взглядом, полным ужаса, будто он явился на бал в мешке из-под картошки. — Твоя одежда — сущий кошмар! Эти нитки, эти дыры, этот… запах! Идём, немедленно, я всё исправлю! Это мой долг перед модой и перед тобой как гостем Эквестрии!

— Эй, погоди минутку… — начал он, поднимая руку в слабой попытке протеста, но Рарити уже тащила его вперёд, её копыта цокали по камням мостовой, как каблуки, а грива развевалась, словно флаг на ветру. Стив бросил взгляд назад, на Луну, но та только хмыкнула, а её глаза блеснули сдержанным весельем. Она последовала за ними, аккуратно сложив крылья. Селестия же осталась на площади, окружённая толпой, её фигура возвышалась над пони, как маяк в ночи, спокойная и непреклонная, словно статуя.

***

Дом Рарити возвышался у края площади, словно жемчужина в раковине, выделяясь своей изысканностью среди уютных, но простых домиков Понивилля. Его круглые окна были украшены витражами, на которых переливались изображения бриллиантов, цветов и изящных завитков, а стены расписаны нежными узорами лилий и роз, что придавали ему вид настоящего сказочного ателье. Вывеска с тремя сияющими камнями покачивалась на лёгком ветру, поскрипывая, как старая калитка, и отбрасывала тени на мостовую. Стив толкнул дверь, и его тут же окутал аромат свежей ткани, лаванды и чего-то сладкого, как ваниль, — запах, который казался слишком мягким, слишком уютным для человека, привыкшего к вони пороха, пота и крови. Внутри было тесно от манекенов, заваленных отрезами шёлка, бархата и кружева, что струились с них, как водопады всех цветов радуги. Швейные машинки гудели тихо, как пчёлы в улье, вдоль стен тянулись полки, ломившиеся от катушек ниток — от алого до индиго — и лент, свернутых в аккуратные рулоны. Пол устилал мягкий ковёр с цветочным узором, заглушавший шаги, и Стив замер на пороге, чувствуя себя слоном в посудной лавке. Его потрёпанные ботинки оставляли грязные следы на светлой ткани, и он неловко переступил с ноги на ногу, бормоча себе под нос:

— Чёрт, я тут всё перепачкаю…

Рарити, не теряя ни секунды, левитировала сантиметр, который закружился вокруг него с такой скоростью, что Стив едва успевал моргать. Лента обвивала его талию, плечи, грудь, бёдра, шурша, как осенние листья, и Рарити бормотала себе под нос, её глаза сияли от восторга, как у художника перед чистым холстом:

— Так, талия — узкая, плечи — широкие, грудь — мускулистая… о, это будет настоящий вызов! — Она остановилась, прищурившись, и её взгляд упал на шрам, что тянулся вдоль его рёбер, белый и неровный, как молния. — Ох, дорогой, откуда это? Это же целая история, вышитая на твоей коже!

Стив кашлянул, потянув тельняшку вниз, чтобы прикрыть шрам, и буркнул, отводя взгляд к потолку, где висела люстра в виде хрустальных капель:

— Ирак. Долгая история. Не для швейной мастерской.

Рарити моргнула, её ресницы дрогнули, но тут же кивнула, её рог вспыхнул ярче, и она пробормотала: — Идеально! — прежде чем исчезнуть в глубине дома, мелькнув фиолетовой гривой, как комета на ночном небе. Стив проводил её взглядом, чувствуя, как усталость накатывает тяжёлой волной, и рухнул на стул у окна, скрипнувший под его весом. Тельняшка задралась, обнажив тот же шрам на боку, и он машинально провёл по нему пальцами, вспоминая раскалённый песок, свист пуль и крики, что до сих пор иногда будили его по ночам.

Луна села напротив, её крылья аккуратно сложились, грива отбрасывала слабое сияние на стены, словно звёзды просыпались с её волос и падали на пол. Она смотрела на него, чуть наклонив голову, и Стив почувствовал, как её взгляд проникает глубже, чем ему хотелось, словно она видела не только шрамы на теле, но и те, что прятались внутри, зашитые грубыми нитками цинизма и усталости.

— Что? — буркнул он, потирая шею, где под тканью скрывался ещё один шрам, тонкий и длинный, как след от ножа. — Я опять что-то натворил?

Она мягко улыбнулась, её глаза блеснули, как звёзды в безоблачную ночь, и голос её стал тише, но глубже, как шёпот ветра в ночи:

— Нет, Стив. Просто… ты выглядишь потерянным. Это нормально. Эквестрия — странное место для новичка, особенно для того, кто привык к… — она замялась, подбирая слова, её взгляд скользнул к его рукам, стиснутым на коленях, — к твоему миру.

Он хмыкнул, отводя взгляд к окну, где мелькали огоньки площади, танцующие тени пони и звонкий смех, что доносился сквозь стекло, приглушённый, но живой.

— Странное — это мягко сказано. Чёрт, я до сих пор жду, когда проснусь в госпитале или… ну, где-нибудь ещё. — Он провёл рукой по лицу, чувствуя, как щетина царапает ладонь, и шёпотом добавил: — Всё это — пони, праздник, магия… Это как сон после трёх дней без сна. Или галлюцинация.

Луна чуть наклонилась вперёд, её грива качнулась, и несколько звёзд, казалось, сорвались с неё, растворившись в воздухе. Её голос стал ещё мягче, но в нём появилась нотка серьёзности, почти вызова:

— А что, если это не сон? Что, если это твой новый дом? Ты ведь чувствуешь, что здесь… иначе, верно?

Стив замер, его пальцы стиснули край тельняшки так, что костяшки побелели. Дом? Слово резануло, как нож, вскрывая что-то, что он давно зашил внутри себя — старую рану, о которой он не говорил даже с собой. Он открыл рот, чтобы ответить, чтобы сказать что-то резкое, привычное, вроде «дома у меня нет и не было», но его прервал стук копыт, быстрый и звонкий, как дробь барабана.

Рарити вылетела из-за двери, её глаза искрились, рог сиял ярче, чем обычно, окружённый ореолом голубоватого света. В телекинезе она держала одежду — не форму, не костюм, а что-то, похожее на кимоно, тёмно-синее, как ночное небо над пустыней, с узорами созвездий, вышитых серебряной нитью. На груди, чуть слева, мерцал знак лунного месяца, точно такой же, как на его руке, вышитый с такой точностью, что казался живым, пульсирующим в такт его дыханию. Рарити сунула кимоно ему в руки, её голос дрожал от восторга, переливаясь, как колокольчик:

— Примерь! Это моё лучшее творение! Я вдохновилась твоим знаком и звёздами Луны! Это будет идеально, дорогой, поверь мне!

Стив взял одежду, ткань скользнула по его пальцам, мягкая, как шёлк, но прочная, как военная форма, которую он носил годами. Он встал, бросив взгляд на Луну, которая кивнула, её улыбка стала шире, а глаза сияли одобрением. Стянув тельняшку через голову и сбросив штаны, он натянул кимоно, чувствуя, как оно облегает тело — идеально, нигде не жмёт, не сползает. Как вторая кожа. Он шагнул к зеркалу, висевшему на стене, и замер. Высокий, поджарый, с тёмными волосами, падающими на лоб, и кимоно, делающим его похожим на какого-то чёртова самурая из сказки. Узоры созвездий мерцали на ткани, отражая свет фонарей, что пробивался сквозь витражи, и он хмыкнул, пробормотав себе под нос:

— Не думал, что буду носить такое. Выгляжу, как из типичного фильма про ниндзя.

Рарити всплеснула копытами, её глаза сияли, как бриллианты, а голос зазвенел от восторга, переполненный эмоциями:

— Ты выглядишь великолепно, дорогой! Это кимоно подчёркивает твою силу, твою таинственность, твой… о, как бы это сказать… дух! Ты теперь настоящий житель Эквестрии, по крайней мере, внешне!

Стив повернулся к ней, потирая затылок, его щёки слегка порозовели от её слов, и он почувствовал себя неловко, как подросток, которого хвалят за рисунок. Он кашлянул, пытаясь скрыть смущение, и спросил, скрестив руки на груди:

— Сколько с меня? И чем вы тут вообще платите? Золото, камни, что? У меня с собой только нож и пара патронов, но вряд ли это подойдёт.

Рарити и Луна замерли, переглянувшись, как будто он сказал что-то абсурдное. Рарити моргнула, её грива качнулась, а Луна хихикнула, прикрыв копытом рот, её глаза блеснули весельем, как у ребёнка, поймавшего друга на глупости. Рарити посмотрела на него, её голос был полон удивления, но в нём чувствовалась теплота:

— Платите? О чём ты, милый? Это подарок! Ты гость Эквестрии, и я не могла оставить тебя в тех… лохмотьях! Это было бы преступлением против моды и против дружбы!

Стив уставился на них, чувствуя, как щёки разгораются сильнее, и в груди закрутился ком из смеси благодарности и неловкости. Подарок? Он не привык к такому. В его мире всё имело цену, и за всё приходилось платить — деньгами, кровью, жизнью. Он махнул рукой, буркнув, чтобы скрыть, как его голос дрогнул на последнем слове:

— Ладно, спасибо, Рарити. Серьёзно, это… круто. Я ценю.

Рарити просияла, её улыбка стала ярче солнца, осветив комнату, а Луна кивнула, её взгляд смягчился, как будто она видела, как внутри него что-то треснуло, но не стала это комментировать. Они вышли из ателье, и Стив почувствовал, как кимоно сидит на нём, словно вторая кожа, узоры созвездий мерцали в лунном свете, делая его частью этой ночи, частью этого странного, невозможного мира. Площадь всё ещё бурлила: пони пели, смеялись, хлопали крыльями, но теперь он не выглядел пугалом среди них. Он вдохнул прохладный воздух, ощущая запах сидра и цветов, и вдруг услышал быстрый топот копыт, смешанный с хлопаньем крыльев.

Искорка и Рэйнбоу Дэш подлетели к нему почти одновременно, их копыта и крылья мелькали в воздухе, как вспышки. Искорка, как всегда, сжимала в телекинезе блокнот и перо, её глаза сияли энтузиазмом, а рог мерцал, будто от переизбытка энергии. Рэйнбоу парила над землёй, ухмыляясь, её радужная грива вспыхивала в свете фонарей, как радуга после дождя.

— Стив! — воскликнула Искорка, её голос дрожал от возбуждения, слова вылетали так быстро, что она едва успевала их выговаривать. — Тебе нужен дом! Ты же не можешь жить на улице, это совершенно нелогично и… и не по-дружески! Я уже составила список требований: близость к площади, удобство, минимальная площадь для жизни… — Она замолчала, листая блокнот, и добавила, чуть тише: — И расстояние до библиотеки, конечно.

Рэйнбоу Дэш, скрестив копыта в воздухе, ухмыльнулась шире, её глаза сверкнули озорством, и она подлетела ближе, чуть не задев его крылом:

— Да, чувак, нужен нормальный угол! Небось привык к палаткам и окопам, но тут тебе не поле боя, расслабься! — Она хлопнула крыльями, подняв лёгкий ветерок, и добавила, ткнув его копытом в плечо: — И выглядишь теперь круто, кстати. Рарити постаралась!

Стив пожал плечами, скрестив руки на груди, и бросил взгляд то на одну, то на другую. Дом? Он не думал об этом с тех пор, как ушёл в армию, с тех пор, как его жизнь сузилась до рюкзака, оружия и бесконечных дорог. Слово «дом» звучало чуждо, как язык, который он не знал, и всё же что-то внутри шевельнулось — слабое, почти забытое.

— Мне подойдёт что угодно, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без намёка на сомнение. — Солома над головой, землянка, шалаш — без разницы. Лишь бы не протекало и не дуло.

Рэйнбоу закатила глаза, подлетела ближе и легонько стукнула его копытом по голове, её крылья хлопнули, подняв ещё один порыв ветра:

— Ты чего? Натерпелся уже в своём мире, хватит! Пора жить в гармонии, как нормальный пони! Ну, или почти пони, — добавила она, хихикнув, и её ухмылка стала ещё шире, обнажив белоснежные зубы.

Стив замер, его брови поползли вверх, и он уставился на неё, потом перевёл взгляд на Искорку, которая кивала с такой серьёзностью, будто решала математическую теорему. Это был уже не цирк, а чёртова комедия. Он потёр лоб, чувствуя, как усталость стягивает виски, и пробормотал:

— Чёрт, вы серьёзно? Гармония? Я даже не знаю, что это слово значит в моём мире.

Искорка шагнула ближе, её рог мигнул, и она схватила его за локоть, её голос стал ещё более решительным, почти командным:

— Серьёзно! Пойдём, мы нашли место! Оно идеальное, я всё рассчитала — расположение, удобство, даже расстояние до библиотеки! — Она потянула его вперёд, её копыта застучали по мостовой, и Стив вздохнул, позволяя ей вести себя, хотя часть его всё ещё хотела развернуться и уйти в лес, где всё было проще — никаких пони, никаких домов. Но он пошёл, потому что усталость уже сковывала ноги, а любопытство, черт возьми, всё ещё грызло его изнутри.

Спустя полчаса — полчаса бесконечных разговоров, во время которых Пинки Пай выскочила из ниоткуда и пыталась всучить ему ещё кексы с розовой глазурью, а он отбивался, бормоча что-то про сахар и диабет, — они привели его к розовому домику у самой площади. Он был низким, почти игрушечным, с круглыми окнами, обрамлёнными белыми ставнями, и цветочными горшками, где пестрели жёлтые и красные цветы, как из детской книжки. Крыша, покрытая соломой, казалась мягкой, как пух, а стены были выкрашены в нежно-розовый цвет, от которого Стиву захотелось закатить глаза. Искорка распахнула дверь, её голос дрожал от восторга, переполненный гордостью:

— Добро пожаловать домой, Стив! Это всё теперь твоё! Мы с Рэйнбоу всё организовали, и я уверена, тебе здесь понравится!

Рэйнбоу хлопнула его по спине, чуть не сбив с ног, её крылья хлопнули ещё раз, и она подмигнула:

— Сладких снов, чувак! Завтра увидимся, не проспи весь день!

Они ушли, оставив его у порога, их голоса затихли в шуме площади, смешиваясь с музыкой и смехом. Стив вошёл внутрь, и дверь издала протяжный скрип. Внутри пахло тёплым деревом, сушёными травами и чем-то сладким, как мёд, — запахом, который был слишком уютным, слишком чужим. Свет фонарей с улицы проникал сквозь окна, отбрасывая мягкие тени на стены, покрытые цветочным узором — ромашки и незабудки, нарисованные с такой любовью, что казалось, они вот-вот зашевелятся на ветру. Мебель — кровать, стол, пара стульев — была явно не по его росту: кровать едва доходила до колен, подушки размером с тарелку, а стулья выглядели так, будто сломаются под его весом. Он хмыкнул, качая головой, и пробормотал себе под нос:

— Ну, хоть солома над головой.

Усталость навалилась, давя на плечи и затягивая веки. Он бросил взгляд на кровать, но даже не стал пытаться уместиться на ней — слишком мала, слишком чужая, слишком мягкая для человека, привыкшего спать на земле или в окопах. Вместо этого он рухнул прямо на деревянный пол, кимоно смялось под ним. Глаза закрылись сами собой, и он провалился в глубокий и тяжёлый сон.