МойФанфик

Прохладный вечерний воздух Кантерлотской террасы ударил Стива в лицо, словно мокрый платок, пропитанный горным холодом. Он втянул его через стиснутые зубы, чувствуя, как острые порывы ветра царапают щёки и обжигают голые руки, но буря, что клокотала в его груди, не утихала ни на миг. Стив стоял, тяжело опершись о мраморные перила, пальцы с такой силой сжали гладкий, ледяной камень, что костяшки побелели, а ногти впились в ладони, оставляя багровые полумесяцы, которые тут же начали ныть. Перед ним раскинулся Кантерлот — город, высеченный из белого камня, будто вырванный из чьей-то мечты: башни, острые, как копья, пронзали низкие облака, изящные мосты, словно кружевные нити, тянулись над пропастями, а водопады, струясь по скалистым уступам, ловили лунный свет, переливаясь лёгким, почти призрачным свечением. Ветер доносил их далёкий рокот, смешивая его с шелестом листвы в садах замка и тонким звоном хрустальных колокольчиков, подвешенных где-то на башнях. Всё это было красиво — слишком красиво, слишком чуждо, — и для Стива казалось лишь пустой декорацией, холодной и равнодушной, как театральная сцена, на которой он не хотел играть.

Знак лунного месяца на правой руке слабо мерцал, его голубоватое сияние пробивалось сквозь тонкую ткань кимоно, словно лунный свет, застрявший в складках. Новый знак солнца на левой руке, напротив, жёг кожу, как раскалённый уголь, пульсируя в такт его неровному сердцебиению, отдаваясь болью до самых костей. Сон — тот самый, что возвращался каждую ночь, — всё ещё терзал его разум: горящий Понивилль, языки пламени, пожирающие деревянные домики, крики Рэйнбоу Дэш, Искорки, Рарити, их голоса, полные ужаса, и зловещий, раскатистый смех Дейбрейкер, от которого кровь стыла в жилах. Эти образы вгрызались в память, как осколки битого стекла, и каждый раз, закрывая глаза, он видел их снова. Кимоно, сшитое Рарити — изящное, с узорами созвездий, вышитыми серебряной нитью, всё ещё чистое и аккуратное, — висело на нём, как насмешка. Оно было слишком мягким, слишком нежным для того ада, что он носил внутри. Стив сжал кулаки сильнее, чувствуя, как ткань натянулась на плечах, и пробормотал, его голос хрипел, срываясь от напряжения:

— Чёрт, достало всё это дерьмо.

За спиной раздался мягкий, но отчётливый стук копыт по мрамору — звук, который он научился распознавать за эти пару дней в Эквестрии. Мышцы спины Стива невольно напряглись, словно перед ударом, плечи застыли, а дыхание стало резким, прерывистым. Он не обернулся, но почувствовал их присутствие ещё до того, как услышал голоса — тёплое, почти осязаемое давление их магии и эмоций, от которого его кожа покрылась мурашками. Двери террасы скрипнули, открываясь с лёгким стоном старого дерева, и в проёме показались силуэты пони, подсвеченные мягким светом заката, который отражался в их гривах и шерсти, как в зеркале. Луна заговорила первой, её голос был нежным, как шёпот ветра в кронах деревьев, но в нём дрожала тревога, которую она не могла скрыть, несмотря на всё своё тысячелетнее спокойствие:

— Стив? Пожалуйста, поговори с нами. Что с тобой происходит? Ты… ты пугаешь меня, и я не знаю, как до тебя достучаться.

Каденс шагнула вперёд, её розовая шерсть мягко сияла в сумерках, а голос звучал тёпло, как утренний свет, пробивающийся сквозь занавески, но с глубокой, почти материнской ноткой сочувствия, от которой Стиву захотелось заскрипеть зубами:

— Мы здесь, Стив. Ты не один, слышишь? Расскажи нам, что тебя мучает, и мы найдём способ помочь. Ты стал частью Эквестрии, частью нас, и мы не оставим тебя в беде, даже если ты сам этого не видишь.

Стив фыркнул — горько, почти зло, — и махнул рукой, не удостоив их взглядом. Его пальцы дрожали, оставляя влажные следы пота на холодном мраморе перил, а в горле застрял комок, который он не мог проглотить.

— Поможете? — Его голос сочился сарказмом, едким, как кислота, что разъедает металл. — Ага, конечно. Есть что закурить? Хоть сигарету, а? Мне нужно что-то, чтобы нервы успокоить, иначе я тут всё разнесу к чертям.

Он бросил быстрый взгляд через плечо, мельком поймав их растерянные лица. Луна нахмурилась, её звёздная грива качнулась, словно ночное небо, потревоженное внезапным порывом ветра, а глаза сузились от непонимания. Каденс слегка наклонила голову, её длинные ресницы дрогнули, а в фиолетовых глазах мелькнуло искреннее недоумение. Флаттершай, стоявшая чуть позади, почти полностью спряталась за своей длинной розовой гривой, её уши прижались к голове, а копыта нервно переступали по мрамору. Рэйнбоу Дэш зависла в воздухе, её крылья напряглись, а прищуренные глаза сверкнули раздражением и тревогой. Искорка сжала свиток в копытах так сильно, что бумага затрещала, её рог слабо мигнул фиолетовым светом, выдавая её волнение. Селестия стояла чуть в стороне, её величественная фигура казалась неподвижной, но в золотых глазах промелькнуло лёгкое удивление, быстро сменившееся привычным спокойствием. Они явно не поняли, о чём он говорит — в этом мире не было сигарет, не было табака, не было ничего, что могло бы притупить его боль так, как он привык. Стив вздохнул, устало потирая виски пальцами, чувствуя, как голова пульсирует от нарастающей боли.

— Забудьте, — буркнул он, отводя взгляд к горизонту, где солнце медленно тонуло за горами, окрашивая небо в багровые и лиловые тона, словно кто-то пролил краску на холст. — Тупой вопрос. У вас тут, небось, и понятия нет, что это такое.

Селестия шагнула ближе, её копыта мягко стукнули по мрамору, а радужная грива поймала свет заката, переливаясь нежными оттенками розового, голубого и золотого. Её голос был ровным, но осторожным, как у врача, который боится спугнуть пациента одним неверным словом:

— Стив, я понимаю твою злость. И ты вправе её чувствовать — никто не отнимает у тебя этого права. Эти сны, эти знаки на твоих руках… они пугающие, я знаю. Мы пока не понимаем до конца, что они значат, и это тревожит нас не меньше, чем тебя. Дейбрейкер, Найтмер Мун — это наши тени, наши альтер-эго, части нас, которые мы подавляем, чтобы защитить этот мир. То, что ты видишь их, важно, возможно, даже судьбоносно, но нам нужно время, чтобы разобраться в этом. Мы не оставим тебя одного с этим грузом, обещаю.

Стив усмехнулся — резко, почти зло, — и развернулся к ним лицом, его спина всё ещё упиралась в перила, которые холодили позвоночник сквозь ткань кимоно. Знамёна Эквестрии, висящие на башнях замка, трепетали на ветру — солнце и луна, сплетённые в вечном танце, их яркие цвета резали глаза, словно насмешка над его внутренней тьмой.

— Время? — Его голос был низким, ядовитым, каждое слово падало, как удар молота по наковальне. — Да мне похер на ваше время, Селестия. Вы серьёзно? Я вижу, как ваши чёртовы двойники жгут всё к херам, слышу крики, вижу огонь, а вы мне тут про время талдычите, как будто это что-то решает? — Он резко вытянул руки вперёд, знаки на них вспыхнули ярче, заливая террасу голубым и золотым светом, который отражался на полированном мраморе, словно рой светлячков в ночи. — Вот это что за дерьмо, а? Ваш лунный месяц, ваше солнце! Это не моё, это ваше, чёрт возьми! Зачем вы мне это навязали? Что я вам сделал, чтобы таскать на себе ваши проклятые метки?

Луна ахнула, её уши поникли, а глаза заблестели от боли, которая пронзила её, как стрела. Она шагнула к нему, её копыто замерло в воздухе, не решаясь коснуться его, а голос дрогнул, выдавая её растерянность и страх:

— Стив, пожалуйста, выслушай меня. Мы не враги тебе, клянусь звёздами. Эти знаки… да, они наши, они связаны с нами, но мы не знаем, почему они появились на тебе. Это не было нашим намерением, не было нашим выбором. Мы хотим помочь тебе, но ты должен дать нам шанс, хотя бы маленький. Я умоляю тебя.

Каденс кивнула, её знак сердца на боку слабо мигнул в сумерках, отражая её эмоции, а голос был мягким, как колыбельная, но с твёрдой, непоколебимой верой:

— Стив, ты не один в этом. Что бы ни значили эти сны, что бы ни стояло за этими знаками, мы разберёмся вместе. Ты теперь часть Эквестрии, часть нашей семьи, даже если тебе трудно это принять. Мы не бросим тебя, слышишь?

Стив рассмеялся — хрипло, почти безумно, — его глаза сверкнули, как острие ножа в темноте, а губы искривились в болезненной гримасе.

— Вместе? — Он ткнул пальцем в их сторону, его голос сорвался на крик, эхо которого разнеслось по террасе, отражаясь от стен. — Вы серьёзно думаете, что я этого хотел? Чтобы меня зашвырнули в ваш грёбаный мультик, где все в розовых очках, а я тону в ваших кошмарах, как в дерьме? — Он шагнул вперёд, его тень упала на их лица, заставляя пони невольно отступить к стене, а воздух между ними сгустился от напряжения. — Вы тут все в гармонии, в своих идеальных замках, с вашими песенками и магией, а я вижу, как всё горит, как ваши друзья кричат, умирая в огне! И вы мне говорите о семье? Да вы хоть понимаете, что я чувствую?

Флаттершай пискнула, её голос был едва слышен, она глубже спряталась за гривой, её глаза наполнились слезами, которые медленно катились по щекам, оставляя тёмные пятна на мраморе. Она дрожала, её крылья плотно прижались к бокам, словно она пыталась стать меньше, незаметнее.

— Стив… пожалуйста… не кричи… — прошептала она, её голос дрожал, как лист на ветру.

Рэйнбоу Дэш взлетела выше, её крылья хлопнули с резким звуком, разорвав тишину, а голос был резким, полным отчаяния и едва сдерживаемой злости:

— Эй, чувак, остынь уже! Мы же пытаемся тебе помочь, неужели ты не видишь? Хватит орать на нас, мы не твои враги!

Искорка сжала свиток так сильно, что её копыта побелели, а рог заискрился от переполнявших её эмоций. Она заговорила, её голос дрожал от волнения, слова вылетали торопливо, спотыкаясь друг о друга:

— Стив, послушай, я думаю, это могут быть видения — прошлого, будущего, или даже параллельных миров! Если мы изучим их, найдём закономерности, проанализируем детали, то сможем понять, что происходит, и…

— Изучим? — рявкнул Стив, перебивая её на полуслове, его голос прогремел, как раскат грома. — Я тебе что, лабораторный кролик, Искорка? Мне не нужны ваши чёртовы теории и эксперименты! Мне нужна правда, а не ваши гипотезы!

Селестия медленно подняла копыто, и этот жест, полный спокойной властности, заставил всех замолчать, словно по команде. Она посмотрела на Стива, её золотые глаза были глубокими, почти бездонными, в них плескалась печаль, которую она скрывала за маской спокойствия. Её голос был твёрдым, как сталь, но мягким, как шёлк:

— Довольно, Стив. Твоя боль понятна, и мы слышим тебя — каждое твоё слово, каждый твой крик. Но обвинения и гнев не приблизят нас к ответам. Мы должны действовать вместе, как единое целое, а не разрывать друг друга на части. Ты часть этого мира, хочешь ты того или нет, и мы не оставим тебя одного.

Он не дал ей договорить. Злость, что копилась в нём с Сирии, с первого сна, с того момента, как эти проклятые знаки появились на его руках, вырвалась наружу, как пуля из ствола. Он шагнул к Селестии, почти прижав её к стене, его дыхание было тяжёлым, прерывистым, а голос стал низким, рычащим, каждое слово било, как молот по стеклу:

— Понятна? Ты, блин, шутишь, да? — Он ткнул пальцем в знак солнца на своей левой руке, кожа под ним горела, как обожжённая, и он чувствовал, как жар растекается по венам. — Это твой знак, твоя Дейбрейкер! Я вижу, как она жжёт пони заживо, как их крики тонут в её смехе, а ты стоишь тут, вся такая спокойная, и талдычишь про время и понимание? Объясни мне, что это за хрень, Селестия! Объясни сейчас, или я, клянусь, найду способ заставить тебя говорить, даже если мне придётся вытрясти это из тебя!

Луна бросилась вперёд, её копыто сжало его плечо с неожиданной силой, а звёздная грива вспыхнула ярче, звёзды в ней засверкали, как алмазы на чёрном бархате. Её голос звенел болью и отчаянием, прорезая его гнев, как нож сквозь ткань:

— Стив, хватит! Прекрати, умоляю! Мы не виноваты в этом, слышишь? Мы не хотели этого для тебя! Эти сны… они мучают и меня, каждую ночь, я вижу тени прошлого, но я не знаю, почему они пришли к тебе. Мы хотим помочь, но ты должен дать нам шанс, иначе мы все утонем в этом кошмаре!

Каденс шагнула ближе, её розовые крылья слегка дрогнули, а голос был мягким, но твёрдым, как якорь, удерживающий корабль в шторм:

— Стив, остановись. Вдохни глубоко и выслушай нас. Мы с тобой, мы рядом. Ты не должен нести это бремя один, и мы не позволим тебе сломаться под ним. Дай нам хотя бы попытаться.

Их слова — добрые, тёплые, полные искренности — были как масло, брошенное в огонь. Злость Стива вспыхнула ещё ярче, и он выдернул плечо из хватки Луны, махнув рукой так резко, что воздух свистнул. Его голос сорвался на крик, полный боли и ярости:

— Да пошли вы все! — Эхо его слов разнеслось по террасе, отскакивая от мраморных стен, как выстрелы. — Мне не нужна ваша помощь, не нужны ваши слова, не нужна ваша семья! Оставьте меня в покое, чёрт возьми!

Он развернулся, его ботинки загрохотали по мрамору с глухим, тяжёлым звуком, и он рухнул на пол, прислонившись спиной к перилам. Грудь Стива вздымалась, как кузнечные меха, знаки на руках мерцали, отбрасывая дрожащий свет на его лицо, искажённое болью, усталостью и чем-то ещё — глубокой, зияющей пустотой. Он выдохнул, воздух вырвался из лёгких с хриплым свистом, и его голос стал тише, но дрожал от засевшей глубоко внутри тоски:

— Знаете, я… я не хотел этого. Никогда не хотел. — Он потёр лицо руками, пальцы дрожали, оставляя грязные разводы на щеках, и начал говорить, слова падали медленно, тяжело, как камни в бездонный колодец. — Я родился в семье, где меня не ждали. Мать пила каждый день, пока не падала без сознания, отец орал, бил меня за любую мелочь — за плохие оценки, за разбитую тарелку, за то, что я просто был. Я был обузой, ошибкой, которую они не хотели исправлять. В школе — то же дерьмо. Учёба не давалась, мозгов не хватало, учителя смотрели на меня, как на идиота, одноклассники ржали, тыкали пальцем. Друзей не было — кто захочет тусить с лузером, который даже читать толком не умеет? Я был один, всегда один. Армия… я пошёл туда от безысходности, думал, хоть там найду место, где меня примут, где я буду что-то значить. — Он усмехнулся, горько, его глаза блестели от слёз, которые он не позволял себе пролить. — А нашёл смерть. Поля битв, кровь, крики. Друзья, которых я терял, как песок сквозь пальцы. Джек, Мария, Этан… их лица до сих пор снятся мне — их последние слова, их кровь на моих руках, их глаза, которые гасли прямо у меня на глазах. Я видел, как дети умирают от шальных пуль, как города горят, как мир разваливается на куски. И всё это… — Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони, голос сорвался, став хриплым шёпотом. — Оно выжгло меня изнутри. Я пустой, понимаете? Пустой, как ржавая консервная банка. Я просто хотел жить. Как все. Семью, жену, детей, друзей. Хоть раз почувствовать, что я не один, что я кому-то нужен. Но вместо этого — уныние, унижения, грёбаные войны, которые убили во мне всё, что было человеческого.

Он поднял взгляд на пони, и их лица, залитые светом заката, были искажены болью и слезами. Флаттершай дрожала, её розовая грива закрывала лицо, и она всхлипывала, не в силах сдержать рыдания, её крылья дрожали, как у раненой птицы. Рэйнбоу Дэш отвернулась, её крылья поникли, и она вытерла глаза копытом, стараясь скрыть слёзы, её обычно резкий голос дрогнул, когда она пробормотала что-то невнятное. Искорка сжала свиток так сильно, что бумага затрещала и начала рваться, её губы дрожали, а рог слабо мерцал, выдавая её смятение. Пинки Пай, чья грива окончательно опала, шмыгала носом, её большие голубые глаза покраснели от слёз, и она выглядела так, будто её радость выжали до последней капли. Рарити прижимала платок к глазам, её изящные плечи вздрагивали, а голос был едва слышен сквозь всхлипы. Спайк смотрел на Стива, его маленькие когти сжались в кулачки, а чешуйки блестели от слёз, которые он не успел вытереть. Луна и Каденс стояли рядом, их взгляды были полны боли и сострадания, их гривы слегка дрожали на ветру, а Селестия смотрела с тяжёлой, почти материнской печалью, её глаза блестели, но она держала себя в руках.

Стив усмехнулся, его голос стал тише, почти шёпотом, полным усталости и безнадёжности:

— И вот, когда я умер — там, в огне и крови, в этом чёртовом самолёте, — я думал, всё, конец. Ад, гореть вечно, как мне и положено за всё, что я натворил, за все жизни, которые не спас. Но нет. Меня зашвырнули сюда. В ваш… сказочный кошмар. Где всё яркое, все счастливы, все в гармонии. — Он сплюнул на мрамор, слово было ядом на его языке, и звук плювка эхом отозвался в тишине. — И даже тут мне нет покоя. Сны, знаки, ваши тени, что лезут ко мне, как призраки из прошлого. Я не хочу быть вашим героем, вашим спасителем, вашим чёртовым избранным. Я устал от всего этого дерьма. Устал до костей.

Он замолчал, опустив голову, знаки на руках мерцали, отбрасывая призрачный свет на мрамор, и тишина накрыла террасу, тяжёлая, как свинец. Только ветер шептал, теребя знамёна на башнях, да далёкий шум водопадов доносился снизу, как тихий, бесконечный плач.

Флаттершай не выдержала. Её копыта застучали по мрамору, когда она развернулась и бросилась к дверям террасы, её всхлипы эхом отразились от стен, а розовая грива развевалась за ней, как шлейф. Рэйнбоу Дэш рванулась было следом, её крылья хлопнули, но она остановилась на полпути, её плечи поникли, и она пробормотала, голос дрогнул от бессилия:

— Флаттершай… она не может это вынести. Да и кто бы смог?

Искорка сжала свиток ещё сильнее, бумага окончательно треснула, разорвавшись пополам, и она посмотрела на Стива, её глаза блестели от слёз, но голос был твёрдым, полным решимости, несмотря на дрожь:

— Стив, я… я даже не знаю, что сказать после всего этого. Но мы найдём способ помочь тебе, клянусь. Мы не оставим тебя одного с этим кошмаром, даже если ты нас отталкиваешь. Мы сильнее, чем ты думаешь.

Рарити вытерла слёзы платком, её голос был тихим, дрожащим, но в нём сквозила искренняя забота:

— Дорогой, твоя история… она разбивает сердце на тысячу осколков. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через это. Но здесь ты не одинок. Мы твои друзья, даже если ты пока не можешь этого увидеть.

Пинки шмыгнула носом, её грива лежала плоско, как мокрая тряпка, и она пробормотала, её голос был полным печали, лишённым привычной искры:

— Это… совсем не весело. Ничего весёлого тут нет. Но мы придумаем, как сделать тебя счастливым, Стиви. Я обещаю, даже если мне придётся испечь миллион кексов.

Спайк, сидевший у ног Искорки, посмотрел на Стива, его зелёные глаза округлились, а голос дрожал от эмоций:

— Чувак, это… я даже представить не могу, каково тебе было. Но ты крутой, Стив. Серьёзно. Не сдавайся, ладно? Мы с тобой.

Каденс шагнула вперёд, её розовая шерсть сияла в свете заката, а знак сердца на боку мерцал, как звезда в ночи. Она наклонила голову, её глаза были полны сочувствия, а голос дрожал от искренности и тепла:

— Стив, мне так жаль. Так жаль, что ты прошёл через столько боли, столько потерь. Но то, что ты не нашёл любовь — ни в семье, ни в дружбе, ни в мире, — это разбивает мне сердце. Любовь нужна всем, она исцеляет, даёт силы жить дальше. И я верю, всем сердцем верю, что ты ещё найдёшь её здесь, в Эквестрии. Может, не сегодня, не завтра, но она придёт к тебе, если ты позволишь.

Стив поднял взгляд, его глаза были тёмными, пустыми, как выжженная пустыня. Он усмехнулся, горько, почти зло, и покачал головой, его голос был хриплым, полным яда:

— Любовь? — Он сплюнул это слово, как прогнивший кусок мяса. — Да мне похуй на любовь, Каденс. Я не верю в эту хрень, понимаешь? Не после всего, что я видел, что я пережил. Любовь — это сказка для дураков, которые не знают, как мир устроен на самом деле.

Каденс ахнула, её уши поникли, а глаза расширились от боли, но она не отступила, её голос стал тише, но твёрже, как тонкая стальная нить:

— Я понимаю, почему ты так говоришь. Понимаю, что ты не веришь, и не виню тебя за это. Но любовь — это не только романтика, Стив. Это дружба, забота, связь между теми, кто готов стоять рядом, даже когда всё рушится. Ты уже не один, даже если не хочешь этого видеть. Мы здесь, с тобой, и мы не уйдём.

Он фыркнул, отводя взгляд к горизонту, где последние лучи солнца тонули за горами, оставляя небо в тёмно-синем одиночестве, усыпанном первыми звёздами.

— Связь? — Он покачал головой, его голос стал тише, почти безжизненным. — Вы не знаете, о чём говорите. Вы живёте в своём мире, где всё можно починить магией, песнями и добрыми словами. А я… я из другого теста, из грязи и крови. Мы не совпадаем.

Луна, молчавшая до этого момента, шагнула ближе. Её звёздная грива струилась, как ночное небо, отражая свет заката в своих глубинах, а глаза сияли болью и теплом, которое Стив не хотел замечать, но не мог полностью игнорировать. Она остановилась рядом, её копыто замерло в дюймах от его плеча, а голос был низким, почти шёпотом, полным эмоций, которые она сдерживала слишком долго:

— Стив… твоя боль… она настоящая, и я чувствую её, как свою. Я знаю, что такое одиночество, знаю, что такое потеря. Я была Найтмер Мун, я теряла всё, что любила, и сама становилась тенью, которой боялись. Но ты не должен нести это один. Позволь нам быть с тобой, хотя бы как свет в этой тьме.

Неожиданно для всех, она наклонилась и обняла его, её крылья мягко коснулись его плеч, обволакивая его теплом, а шерсть пахла ночными цветами и озоном — свежим, чистым, почти нереальным. Стив замер, его тело напряглось, дыхание сбилось, и на миг он почувствовал, как злость дрогнула, как стена, что он возвёл вокруг себя, дала трещину. Её тепло проникало под кожу, её звёзды в гриве мерцали так близко, что он мог разглядеть их крошечные искры, и что-то внутри него — давно забытое, давно мёртвое — шевельнулось. Но затем он стиснул зубы, положил руки на её плечи и оттолкнул её — не грубо, но решительно, — его голос был резким, как удар хлыста:

— Луна, хватит. — Он встал, ботинки скрипнули по мрамору, и посмотрел на неё сверху вниз, его глаза были тёмными, усталыми, полными боли, которую он не мог выпустить. — Оставьте меня. Мне надо… подумать. Одному. Просто уйдите.

Луна отступила, её грива поникла, звёзды в ней потускнели, а глаза блестели от слёз, которые она сдерживала с трудом. Она кивнула, её голос дрожал, но был полон тихой надежды:

— Хорошо, Стив. Мы уйдём. Но… мы будем ждать тебя. Когда ты будешь готов говорить, когда тебе понадобится кто-то рядом, мы будем здесь. Всегда.

Селестия, стоявшая у двери, посмотрела на него, её радужная грива сияла в последних лучах солнца, переливаясь, как жидкий свет, а голос был спокойным, но тяжёлым, как камень, падающий в воду:

— Мы не оставим тебя, Стив, даже если ты сейчас этого не хочешь. Но если тебе нужно время, оно у тебя есть. Мы уважаем твоё желание, хотя нам больно видеть тебя таким.

Каденс коснулась копытом плеча Луны, её взгляд был полон боли и понимания, а голос мягко дрожал:

— Мы уходим, Стив. Но знай — ты не одинок, даже если тебе кажется обратное. Мы всегда будем рядом, стоит тебе только позвать.

Рэйнбоу стиснула зубы, её крылья хлопнули с глухим звуком, и она пробормотала, голос дрогнул от сдерживаемых эмоций:

— Чувак, ты… держись, ладно? Не сдавайся, слышишь? Ты сильнее, чем думаешь.

Искорка открыла рот, чтобы что-то сказать, но слова застряли в горле, и она лишь кивнула, сжимая разорванный свиток так, что её копыта побелели. Её глаза блестели, но она молчала, не находя слов.

Пинки шмыгнула носом, её голос был тихим, почти потерянным:

— Мы вернёмся, Стиви… когда ты захочешь. Мы не бросим тебя, обещаю.

Рарити вытерла слёзы платком, её голос был едва слышен, но полон тепла:

— Отдыхай, дорогой. Мы… мы всегда будем рядом, даже если ты нас не видишь.

Спайк посмотрел на Стива, его когти сжались в кулачки, а голос дрожал от искренности:

— Ты крутой, Стив. Правда крутой. Не забывай это, ладно? Мы в тебя верим.

Они ушли, их копыта стучали по мрамору, постепенно затихая, двери террасы скрипнули, закрываясь с тяжёлым стуком, и Стив остался один. Он опустился обратно на пол, прислонившись спиной к перилам, холод которых пробирал до костей, и уставился на знамёна Эквестрии, трепещущие на ветру. Знак солнца жёг кожу, лунный месяц мерцал, отбрасывая слабый свет, и он пробормотал, его голос сломался, полный усталости и боли:

— Ёбаный мир…