МойФанфик

Утренний свет мягко струился в комнату Стива в Кантерлотском замке, пробиваясь сквозь тяжёлые бархатные шторы цвета индиго, расшитые серебряными нитями, что слегка колыхались от сквозняка, дующего из приоткрытого окна. Лучи солнца, ещё слабые, но тёплые, ложились на мраморный пол длинными золотыми полосами, отражаясь в его полированной поверхности и создавая иллюзию, будто пол дрожит, как водная гладь под лёгким ветром. Стены, выложенные светлым камнем с тонкими прожилками серого, были украшены резными панелями, изображавшими сцены из древних легенд Эквестрии: единороги, воздвигающие звёзды, пегасы, укрощающие бури, и земные пони, взращивающие поля. Воздух в комнате был пропитан смесью запахов: древесной смолы от полированной мебели, слабого аромата лаванды, исходящего от свечей, что догорали в бронзовых подсвечниках, и лёгкой терпкости металла, витавшей над столом, за которым работал Стив.

Он сидел на стуле с высокой спинкой, обитом тёмно-синим бархатом, слегка потёртым на краях от времени. Перед ним раскинулся массивный дубовый стол, чья поверхность была испещрена царапинами и выжженными пятнами — следами его прежних трудов. На столе лежали инструменты, выкованные совместно с Железным Маки, чьё мастерство Стив зауважал, хоть и не говорил об этом вслух: тонкие отвёртки с рукоятками из полированного ясеня, гибкий пинцет с острыми, как иглы, концами, лупа в металлической оправе, чьи линзы слегка помутнели, но всё ещё давали ясное увеличение. Рядом лежала шкатулка Фларри — небольшая, но изящная, с потёртой крышкой, где узоры звёзд и сердец выцвели до бледных теней былой красоты. Дерево потемнело от времени, лак местами потрескался, обнажая тонкие трещины, а ржавый механизм внутри выглядел так, будто его не трогали десятилетиями. Стив открыл крышку, и слабый скрип петель эхом разнёсся по комнате, смешиваясь с потрескиванием факелов, что горели в углах, отбрасывая танцующие тени на стены.

На нём было кимоно, сшитое Рарити: тёмно-синее, с узорами созвездий, вышитыми серебряной нитью, что мерцала в свете утра, будто звёзды на ночном небе. Ткань слегка смялась, подол запылился от ходьбы по каменным коридорам замка, но Стив не замечал этого — его взгляд был прикован к шкатулке. Его пальцы, грубые и мозолистые от работы с железом, двигались с неожиданной осторожностью, разбирая шестерёнки одну за другой. Знак лунного месяца на правой руке и солнце на левой слабо мерцали, их свет пробивался сквозь кожу, как далёкие маяки в тумане, но он не обращал внимания. Всё его существо было поглощено работой: лёгкий скрип металла, шорох щётки, запах ржавчины, что поднимался от механизма, — это было его миром, его убежищем.

Следующие два часа прошли в тишине, нарушаемой лишь звуками труда. Он взял крошечную щётку с жёсткими ворсинками, найденную в ящике стола, и принялся вычищать ржавчину с шестерёнок. Щётка скрипела по металлу, оставляя за собой тонкие бороздки, а ржавчина осыпалась мелкой красноватой пылью, оседая на столешнице. Пинцетом он выправлял погнутые рычаги, его пальцы дрожали от напряжения, но движения оставались точными, почти хирургическими. Лупа висела перед глазом, подвешенная на кожаном шнурке, и через неё он разглядывал мелкие трещины в пружине, что едва держалась на своём месте. Отвёрткой с тонким жалом он подтягивал винты, чувствуя, как металл сопротивляется, а затем поддаётся с лёгким щелчком. Пот выступил на лбу, стекая по вискам и оставляя солёный привкус на губах, но он не останавливался. Запах ржавчины и масла смешивался с древесным ароматом комнаты, а факелы, потрескивая, отбрасывали длинные тени, что плясали по стенам, словно призраки прошлого.

В какой-то момент он замер, отложив инструменты, и уставился на разобранный механизм. Мысли унесли его далеко — в раскалённую пустыню, где он чинил танки под палящим солнцем, окружённый гулом моторов и криками солдат. Тогда работа была спасением, способом заглушить хаос вокруг. Теперь же… Он хмыкнул, уголок рта дрогнул в слабой усмешке, и он пробормотал, голос был хриплым от долгого молчания:

— Ну, мелкая, ради тебя стараюсь. Не подведи меня, а то зря тут корячусь.

Он вернулся к делу с новой решимостью. Механизм начал оживать: шестерёнки закрутились с тихим жужжанием, пружина натянулась, издавая слабый звон, рычаги защёлкали в унисон, как крошечный оркестр. Стив закрыл крышку, но дерево выглядело уставшим — лак потрескался, узоры стёрлись, словно звёзды, угасающие в предрассветном небе. Он нахмурился, провёл пальцем по шершавой поверхности и встал, направившись к шкафу в углу комнаты. Дверцы скрипнули, открывая полки, заваленные всяким хламом: мотки верёвок, обрывки ткани, старые перья для письма. Но среди этого он нашёл то, что искал: баночку масла с густым смоляным запахом, кусок угля, чёрный и блестящий, как обсидиан, и оплывший воск свечи, что пах лавандой. Смешав их в небольшой миске, он развёл смазку — тёмную, вязкую, с резким ароматом, что защекотал ноздри. Щедро нанеся её на шестерёнки, он убедился, что они скользят бесшумно, как тени в ночи.

Затем он порылся глубже и вытащил старую краску — тёмно-синюю, почти как его кимоно, и кисточку с жёстким ворсом, что слегка осыпался при прикосновении. Сев обратно, он принялся за узоры. Его рука двигалась медленно, слой за слоем восстанавливая звёзды и сердца. Краска ложилась неровно, но он сглаживал её кончиком пальца, пока узоры не начали сиять, как новые. Лак блестел под светом, дерево оживало, и Стив, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони, кивнул сам себе:

— Пойдёт. Не шедевр мирового искусства, конечно, но для мелкой сгодится.

Он взял ключ, вставил его в замок и завёл шкатулку. Металл скрипнул, сопротивляясь, но затем поддался, и комната наполнилась мелодией — нежной, чистой, как звон хрусталя, с переливами, будто звёзды пели свою песню. Стив замер, его глаза расширились, дыхание сбилось. Мелодия тронула что-то в груди — давно забытое, спрятанное под слоями цинизма и усталости. Он улыбнулся, почти невольно, уголки губ дрогнули, и поставил шкатулку на стол, оставив сохнуть. Рухнув на диван, обитый мягким серым бархатом, он уставился в потолок, расписанный облаками и золотыми лучами солнца, и пробормотал, голос был мягче, чем обычно:

— Надеюсь, тебе понравится, Фларри. А то я тут чуть не свихнулся с этой штукой.

***

Полуденный свет заливал тронный зал Кантерлотского замка, пробиваясь сквозь высокие витражные окна, чьи разноцветные стёкла изображали подвиги героев Эквестрии: от битвы с Дискордом до восхождения Селестии и Луны. Радужные блики падали на мраморный пол, переливаясь красным, синим, золотым, словно россыпь драгоценных камней, а воздух был пропитан ароматом свежих цветов — лилий и роз, что стояли в хрустальных вазах вдоль стен. В центре зала возвышался круглый столик, накрытый белоснежной скатертью, расшитой золотыми нитями, что сверкали в свете, как звёзды. На столе дымились фарфоровые чайники, расписанные узорами солнца и луны, их пар поднимался тонкими спиралями, смешиваясь с запахом свежезаваренного чая. Чашки, тонкие, как яичная скорлупа, с золотыми ободками, звенели при каждом прикосновении, а подносы ломились от угощений: кексы с розовой глазурью, усыпанные сахарной пудрой, пироги с ягодами, чей сладкий аромат дразнил ноздри, и аккуратные сэндвичи с огурцом, сложенные в стопки, как маленькие башни.

Вокруг стола собрались принцессы и их друзья, их голоса сливались в мягкий, уютный гомон, полный смеха и тепла. Селестия сидела во главе, её радужная грива струилась, переливаясь мягкими оттенками розового, голубого и золотого, а глаза лучились таким теплом, что казалось, будто она сама излучает свет. Она подняла чашку, её копыто двигалось с грацией, отточенной веками, и голос, мягкий, но властный, разнёсся по залу, перекрывая тихий звон посуды:

— Наше чаепитие — это время для дружбы, а не для титулов. Я рада видеть вас всех здесь, мои дорогие. Пусть этот час будет полон тепла и радости, как и всегда, когда мы собираемся вместе.

Луна, сидевшая слева от неё, кивнула, её звёздная грива мерцала, как ночное небо, усыпанное алмазами, отражая свет витражей в тысяче крошечных искр. Но её взгляд был встревоженным, тень вчерашнего разговора на террасе всё ещё лежала на её сердце, словно облако, закрывающее звёзды. Она поставила чашку на блюдце, копыто дрогнуло, звякнув фарфором, и заговорила, голос был тихим, с ноткой боли, что резала слух:

— Это правда, сестра, но… нам не хватает Стива. После того, что произошло вчера на террасе… — Она замолчала, её глаза затуманились, когда она вспомнила его срыв, его крик, полный боли и отчаяния, что эхом отдавался в её памяти. — Его боль разрывает моё сердце, Селестия. Он скрывает её за работой, за своими грубыми словами, но я вижу, как она гложет его. Мы должны позвать его, показать, что он не один, что мы рядом, даже если он сам этого не хочет видеть.

Каденс, сидевшая рядом с Шайнинг Армором, улыбнулась, её сердце, вырезанное на боку, сияло мягким розовым светом, а голос был тёплым, как летний день, полный солнца и аромата цветов:

— Луна права, и я чувствую это всем сердцем. Стив нуждается в нас, даже если не говорит об этом вслух. Фларри утром рассказывала мне с таким восторгом — он чинит её шкатулку, и это добрый знак. Это значит, что его душа не закрыта наглухо, что он открывается, пусть и медленно, как цветок после долгой зимы. Но ему нужно больше, чем просто работа, больше, чем одиночество за столом с инструментами. Ему нужно почувствовать, что он часть чего-то большего, часть нашей семьи.

Шайнинг Армор, сидевший рядом с Каденс, поправил свою броню, чьи золотые пластины блестели в свете, отражая блики витражей. Его глаза блестели уважением, а голос был твёрдым, полным уверенности, но с ноткой теплоты, что редко прорывалась сквозь его командирский тон:

— Парень крепкий, как скала, это точно. Если он взялся за шкатулку Фларри, значит, не сдаётся, не опускает копыта… или руки, в его случае. — Он усмехнулся, но тут же посерьёзнел, его взгляд стал глубже. — Но чаепитие… это могло бы его смягчить, понимаете? Показать, что мы заботимся о нём не только как о мастере, что чинит вещи, но и как о друге, как о том, кто нам важен. Он заслужил это, даже если сам так не думает.

Искорка, сжимая чашку в копытах так крепко, что её рог мигнул фиолетовым светом от напряжения, нахмурилась. Свиток, лежавший рядом на столе, чуть не соскользнул на пол, но она поймала его магией в последний момент. Она заговорила, голос был озабоченным, полным тревоги, что отражалась в её суженных глазах:

— Я видела его утром, когда он шёл по коридору с чертежами в руках. Он был такой… сосредоточенный, почти отстранённый, как будто весь мир вокруг него исчез. Сказал, что некогда говорить, и прошёл мимо, даже не посмотрев на меня, как будто я была пустым местом. — Она помолчала, её брови сошлись к переносице, а голос стал тише, задумчивее. — Думаю, он работал над шкатулкой, но… найти его сейчас будет сложно. Он, наверное, в своей комнате, или в кузнице, или ещё где-то, погружённый в свои шестерёнки и инструменты. Он уходит в работу, как в броню.

Рэйнбоу Дэш, паря над своим стулом, фыркнула, её радужная грива вспыхнула в свете витражей, а крылья хлопнули, поднимая лёгкий ветерок, что шевельнул скатерть и заставил кексы слегка качнуться на подносе. Она ухмыльнулась, но её глаза были серьёзными, полными беспокойства, скрытого за привычной бравадой:

— Да он непробиваем, этот Стив! Утром прошёл мимо нас с Искоркой, будто мы воздух, весь такой занятой, с этими своими бумажками под мышкой. — Она приземлилась, её копыта стукнули по мрамору, и она добавила, голос стал тише, почти мягким: — Но если он чинит шкатулку, то, поди, в кузнице или ещё где, возится с железками. И знаете что? Я рада, что он что-то делает. Это лучше, чем сидеть в углу и хмуриться, как старый грифон.

Флаттершай, прячась за своей длинной розовой гривой, что спадала на лицо, тихо пискнула, её голос дрожал от волнения, а глаза блестели сочувствием, когда она прошептала:

— Ох… я так хочу, чтобы он пришёл к нам. Он… он такой добрый к Фларри, чинит её шкатулку, даже после всего, что было вчера. — Она замялась, её крылья слегка дрогнули, и она добавила, почти неслышно, подняв взгляд к потолку: — Ему нужно знать, что мы… что мы заботимся о нём, что он нам важен. Я боюсь, что он думает, будто он здесь лишний, будто мы не хотим его видеть.

Рарити всплеснула копытами, её фиолетовая грива сияла в свете, отбрасывая тени на скатерть, а глаза лучились восторгом, когда она воскликнула, голос был мелодичным, полным драматизма, что наполнил зал:

— Это так трогательно, просто до слёз! Стив чинит шкатулку для Фларри! О, это вдохновляет! Я просто обязана сшить ему что-нибудь в благодарность — может, элегантный шарф из шёлка, цвета полуночного неба, или даже плащ с вышивкой звёзд, чтобы подчеркнуть его силу и в то же время добавить изящества! — Она мечтательно закатила глаза, её копыто прижалось к груди, и она добавила: — Это будет мой шедевр, посвящённый его мастерству!

Пинки Пай подпрыгнула на стуле, её розовая грива качнулась, как пружина, и она завизжала, её голос звенел от радости, перекрывая все остальные звуки, когда она подтащила поднос с кексами, чуть не опрокинув чашку Искорки:

— И кексы! Стиву надо попробовать мои новые, с малиной и шоколадом, и ещё с карамельной начинкой, которая тает во рту! Они такие вкусные, что он забудет все свои грусти и улыбнётся шире, чем я на дне рождения! — Она захихикала, подпрыгивая на месте, и добавила, её глаза сияли, как два маленьких солнца: — А может, я испеку ему кексы с сюрпризом внутри? Такие, что бум — и конфетти во рту!

Спайк, грызя кекс с вишнёвой начинкой, чьи крошки падали на скатерть, пробурчал, его зелёные глаза сверкнули любопытством, когда он сказал, жуя и слегка причмокивая:

— Пинки, если ты засунешь ему кексы с сюрпризом в рот насильно, он сбежит из замка быстрее, чем я от драконьего чиха. — Он проглотил кусок, вытер когти о салфетку и добавил, голос стал серьёзнее: — Но чаепитие — это идея. Он же не железный, ему тоже нужно отдохнуть, расслабиться, хоть немного. А то он весь в своих железках, как я в своих комиксах.

Фларри, сидевшая между Каденс и Шайнингом, её маленькие крылья затрепетали от волнения, а голос был звонким, полным детской радости, что разливалась по залу, как солнечный свет:

— Стив чинит мою шкатулку! Он обещал мне вчера её починить, и я знаю, что он сделает её самой красивой! — Она хлопнула копытами, её глаза сияли, как звёзды, и она добавила, подпрыгивая на месте: — Он самый лучший, и я хочу, чтобы он был здесь, с нами, пил чай и ел кексы! Он должен прийти, правда ведь, мама?

Каденс кивнула, её улыбка стала шире, а голос мягче, когда она погладила Фларри по гриве:

— Конечно, солнышко. Если он обещал, он придёт. Стив всегда держит слово, ты же знаешь.

Селестия улыбнулась, её глаза сияли мудростью, накопленной за тысячелетия, и она сказала, голос был тёплым, как солнечный луч, что пробивался сквозь витражи:

— Мы подождём, друзья мои. Стив — часть нашей семьи, даже если он пока не видит этого сам, даже если прячет своё сердце за стенами из железа и грубых слов. — Она сделала глоток чая, её движения были плавными, почти ритуальными, и добавила, её взгляд стал глубже: — Если он занят шкатулкой, это значит, что его душа открывается, пусть и медленно, как луна, что поднимается над горизонтом. Мы дадим ему время, но дверь нашего круга всегда открыта для него.

***

В этот момент двери зала распахнулись с глухим стуком, эхо разнеслось по мраморному полу, и все головы повернулись к входу. Стив вошёл, его ботинки стучали по камню с тяжёлым, ритмичным звуком, каждый шаг отдавался в тишине, как удар молота по наковальне. Кимоно, запылённое и смятое, шуршало при движении, серебряные звёзды на ткани ловили свет, отбрасывая слабые блики. В руках он держал шкатулку Фларри — теперь она сияла, как новая: узоры звёзд и сердец переливались тёмно-синим и золотым, лак блестел, словно зеркало, а дерево казалось живым, полным истории и тепла. Его лицо было усталым, тени под глазами говорили о бессонной ночи, волосы растрепались, прилипнув к влажному лбу, но в его взгляде не было вчерашней злости — только спокойствие, хрупкое, как тонкий лёд над глубокой рекой.

Он остановился посреди зала, его глаза обвели собравшихся: Селестия с её мягкой улыбкой, Луна с тревожным взглядом, Искорка, сжимающая свиток, Рэйнбоу, застывшая в воздухе, и остальные, чьи лица светились теплом и ожиданием. Наконец, его взгляд нашёл Фларри, сидящую между Каденс и Шайнингом, её маленькие крылья подрагивали от нетерпения. Не говоря ни слова, он подошёл к ней, шаги замедлились, и протянул шкатулку, его голос был хриплым, с лёгкой иронией, что маскировала его смущение:

— Вот, мелкая. Хрен его знает, что вышло, но лучше я уже не сделаю. Забирай как есть.

Фларри замерла, её глаза округлились, грива качнулась, когда она наклонила голову, разглядывая шкатулку. Она взяла её телекинезом, её рог мигнул розовым светом, и медленно повернула вещицу в воздухе, осматривая каждую деталь. Лак сиял, отражая свет витражей, узоры звёзд и сердец переливались, как живые, дерево дышало новой жизнью. Она ахнула, её голос дрожал от волнения, а слёзы блеснули на её щеках, сверкая, как капли росы:

— Стив… это… моя шкатулка? Она… она такая красивая! — Она дрожащими копытами завела ключ, металл скрипнул, и зал наполнила мелодия — нежная, чистая, как звон хрусталя, с переливами, будто звёзды пели свою песню под ночным небом. Фларри прижала шкатулку к груди, её крылья затрепетали, слёзы потекли по щекам, а голос сорвался на всхлип: — Она… красивее, чем была раньше! Стив, ты… ты лучший! Спасибо, спасибо, спасибо! — Она бросилась к нему, обхватив его талию своими маленькими копытами, её мордочка уткнулась в его кимоно, оставляя влажные пятна, а крылья дрожали от счастья.

Каденс ахнула, её копыто прижалось к груди, сердце на боку мигнуло ярче, а глаза сияли слезами радости. Она встала, её голос дрожал от тепла, когда она сказала, шаги приблизили её к Стиву:

— Стив, это… это невероятно. Ты вернул ей не просто шкатулку, а кусочек её детства, её воспоминаний, её маленького мира. — Она положила копыто ему на плечо, её взгляд был полон благодарности, и добавила: — Спасибо… от всего сердца, спасибо. Ты даже не представляешь, как много это значит для неё… и для нас.

Шайнинг Армор поднялся следом, его броня звякнула, когда он выпрямился, глаза лучились уважением, а голос был твёрдым, но мягким, полным искренности, что редко прорывалось сквозь его суровую манеру:

— Парень, ты сделал больше, чем мы могли просить. Фларри обожает эту шкатулку с тех пор, как была совсем малышкой, и ты вернул ей её голос, её душу. — Он кивнул, его рог слегка мигнул, и добавил, шагнув ближе: — Ты настоящий мастер, Стив. Не просто мастер вещей, но и сердец, хоть и не любишь это признавать.

Стив замер, его руки неловко повисли вдоль тела, щёки покраснели от смущения, жар разлился по лицу. Он потёр шею тыльной стороной ладони, отводя взгляд к полу, где радужные блики продолжали танцевать, и пробормотал, голос был тихим, почти неуверенным:

— Да ладно вам, ничего особенного. Просто… починил, что сломалось. Не стоит благодарности, серьёзно, хватит уже.

Луна смотрела на него, её звёздная грива сияла в свете, отбрасывая мерцающие тени, а глаза были полны тепла, но с лёгкой тревогой, что осталась после вчерашнего разговора на террасе. Она наклонилась ближе, её голос был мягким, почти шёпотом, полным заботы, что обволакивала, как ночной ветер:

— Ничего особенного? Стив, ты подарил ей радость, вернул ей частичку её мира, её света. — Она помолчала, её глаза встретили его, и она добавила, голос стал ещё тише, проникновеннее: — После вчерашнего… это значит многое, больше, чем ты можешь сказать. Ты в порядке? Правда в порядке? Я вижу тени в твоих глазах, и они тревожат меня.

Стив пожал плечами, его взгляд скользнул к полу, к узорам мрамора, голос был тише, с ноткой усталости, что выдавал напряжение:

— Нормально, Луна. Просто… сделал, что обещал. Ничего больше. Не копайтесь во мне, я в порядке, честно.

Селестия улыбнулась, её радужная грива качнулась, отбрасывая мягкие блики, а голос был тёплым, полным мудрости, что накопилась за тысячелетия правления:

— Ты сделал больше, чем обещал, Стив. Ты подарил ей не просто вещь, а надежду, тепло, которое она будет нести в сердце. — Она указала копытом на столик, чашки звякнули, когда она налила чай, пар поднялся над фарфором, и добавила: — Присоединяйся к нам. Чаепитие — для всех, кто нам дорог, а ты — один из нас, даже если пока не веришь в это сам.

Искорка просияла, её рог мигнул, и свиток, лежавший рядом, развернулся с лёгким шорохом, перо зависло в воздухе, готовое записывать. Она заговорила, голос дрожал от любопытства, а глаза сияли, как звёзды в ясную ночь:

— Стив, садись, пожалуйста! Я так хочу узнать, как ты это сделал! Это же инженерия, да? Настоящая механика! — Она подвинулась на стуле, освобождая место рядом с собой, и добавила, её голос стал ещё более настойчивым, почти требовательным: — Расскажи, какие инструменты ты использовал, как ты разобрал механизм, как восстановил узоры! И… ты правда был в кузнице утром? Мы же видели твои чертежи, они были такие подробные! Ты сам их нарисовал, да? Откуда ты знаешь, как это делать?

Рэйнбоу фыркнула, приземляясь на стул с глухим стуком, её грива вспыхнула в свете, а крылья сложились за спиной с лёгким шорохом. Она ухмыльнулась, но её глаза были тёплыми, полными дружеского поддразнивания, что смягчало её тон:

— Ага, чувак, ты прошёл мимо нас, как танк, не остановился ни на секунду, весь в своих мыслях! — Она подмигнула, откинувшись на спинку стула, и добавила, голос стал игривым: — Но шкатулка? Это круто, серьёзно круто! Только не заскучай с чаем, ладно? Я знаю, ты больше по крепким напиткам, но тут у нас только чай и кексы, так что терпи.

Флаттершай робко улыбнулась, её длинная грива упала на лицо, но она откинула её дрожащим копытом, голос дрожал, а глаза блестели сочувствием, когда она прошептала:

— Стив… ты так добр к Фларри, так заботишься о ней. Это… это так мило, так трогательно. — Она подняла взгляд, её щёки порозовели, и добавила, почти шёпотом: — Пожалуйста, останься с нами… нам будет уютнее, теплее, если ты будешь здесь, с нами.

Рарити всплеснула копытами, её глаза сияли восторгом, а грива качнулась, отбрасывая тени на скатерть, когда она воскликнула, голос был мелодичным, полным вдохновения:

— О, дорогой! Эта шкатулка — настоящее произведение искусства! Ты вложил в неё душу, и это видно в каждой детали! — Она прижала копыто к груди, её взгляд стал мечтательным, и она добавила: — Ты просто обязан позволить мне сшить тебе что-нибудь в благодарность! Может, элегантный плащ с вышивкой звёзд, чтобы подчеркнуть твою силу и мужественность? Или шарф, мягкий, как облако, но с характером, как у тебя?

Пинки подскочила, подтаскивая поднос с кексами так резко, что чайник качнулся, а несколько крошек упало на скатерть. Её голос звенел от радости, когда она закричала, подпрыгивая на месте:

— Кексы! Стив, бери, бери, не стесняйся! С малиной, с шоколадом, с карамелью, с сюрпризом! — Она захихикала, её глаза сияли, и добавила, протягивая ему поднос: — Они сделают тебя супер-счастливым, обещаю! Один укус — и ты будешь улыбаться весь день, как я на вечеринке!

Спайк проглотил очередной кекс, его зелёные глаза сверкнули любопытством, и он пробурчал, жуя, пока крошки падали на его чешую:

— Серьёзно, чувак, как ты это сделал? Там же ржавчина была, да? Шестерёнки, пружины, всё это старьё? — Он вытер рот когтем и добавил, наклонившись ближе: — Ты, типа, волшебник с отвёрткой или что? Расскажи, а то Искорка меня завалит вопросами, если ты промолчишь.

Фларри, всё ещё прижимая шкатулку к груди, посмотрела на Стива снизу вверх, её глаза сияли, как звёзды, и она пропела, её голос был полон обожания, что звенело в воздухе:

— Он не волшебник! Он Стив! И он самый лучший! — Она подпрыгнула, её крылья затрепетали, и добавила, прижимаясь к нему сильнее: — Он всё может починить, даже то, что сломалось сто лет назад! Спасибо, Стив, ты мой герой!

Стив посмотрел на них — на их улыбки, на их тепло, на мелодию шкатулки, что всё ещё звучала, наполняя зал нежными переливами, как эхо далёких звёзд. Его грудь сжалась, не от злости, а от чего-то другого, чего он не хотел называть, но что было похоже на тепло, на принятие, на слабый свет, пробивающийся сквозь трещины в его броне. Он пожал плечами, голос был тихим, почти мягким, с лёгкой усмешкой, что скрывала его неловкость:

— Ладно, уговорили, черти. Сяду, выпью ваш чай. Но кексы с сюрпризом — без меня. Не люблю, когда еда взрывается во рту. Пинки, учти это.

Он сел за стол, его ботинки скрипнули по мрамору, когда он подвинул стул. Фларри тут же устроилась рядом, её мордочка сияла, как маленькое солнышко, всё ещё прижимая шкатулку к себе, словно сокровище. Луна посмотрела на него, её взгляд был тёплым, полным надежды, и Стив почувствовал, как знак солнца на левой руке чуть жёг, будто напоминая о чём-то большем, о чём он ещё не был готов думать, но что уже зарождалось где-то в глубине его души.